Камер-фрейлина императрицы. Нелидова - [109]

Е.Р. Дашкова. Записки[22].

Великий князь Павел Петрович, Е.И. Нелидова

   — Я заждалась вас, ваше высочество, и даже подумала, что вы...

   — Не приду, хотели вы сказать. Нет, Катишь, я пришёл бы при всех обстоятельствах. Пока я не окажусь в вашей гостиной, не сяду в эти кресла, не увижу этих каких-то особенно светлых стен, я не приду в себя. Но тут обстоятельства готовы были одержать надо мной верх. Великая княгиня неожиданно изволила пожаловать ко мне. Никого не предупредив. Более того — она расположилась ещё до моего прихода в малом кабинетце и словно подкарауливала моё появление.

   — Я так и подумала. Сегодня я неожиданно увидела её высочество на тёмной лестнице вблизи моих дверей. Днём. Когда никого из прислуги не было. Её высочество сначала хотела незаметно спуститься вниз, но, поняв, что её присутствие замечено, начала выговаривать мне за какой-то мнимый недосмотр, который вынудил её совершить такую прогулку, не прибегая к помощи слуг.

   — Вы ничего мне не говорили.

   — Когда бы я могла это сделать, ваше высочество. И потом я подумала, что подобной эскападой дневная норма выполнена.

   — Я всё меньше могу предугадывать действия великой княгини. По всей вероятности, её беременность придаёт ей сил и настороженности.

   — Снова беременность...

   — Катишь, поймите же и вы меня — это единственный способ сохранять видимость мира.

   — Дорогая цена...

   — Знаю, но пока не могу придумать ничего более достойного. По крайней мере, бесконечные жалобы императрице остаются без внимания, а окружающие доброжелатели только пожимают плечами.

   — Вы имеете в виду Лафермьера, этого книжного червя в должности учёного библиотекаря, скрипучий голос которого великая княгиня использует в качестве чтеца во время своих занятий рукоделиями?

   — Если бы только его! Она пишет записки с подробным описанием своих, как она выражается, семейных перипетий и Николаи, и даже Плещееву. Моя супруга ничем не отличается от моей родительницы: у них одинаковый зуд красоваться на бумаге и оставлять повсюду следы своих переживаний.

   — Бог мой, письма Плещееву!

   — Нашему старому хрычу — он сам конфиденциально их мне показал, не желая портить отношений со своим былым воспитанником.

   — Воображаю, какими красками расписывается там моя личность!

   — Не стану скрывать, далеко не розовыми. Хотя отсутствие логического мышления мешает великой княгине выстраивать чёткие и обоснованные обвинения. Всё это шелуха, которую трудно принять всерьёз.

   — Ваше высочество, но что же дальше? Немыслимо изо дня в день оставаться посмешищем всех, кто тебя окружает. Невозможно!

   — Катишь, дорогая моя! Вы сами говорили о желании жертвовать собой ради... ради моего чувства к вам. И вы с самого начала знали всю немыслимость положения, в котором мы можем — нет — должны оказаться. Вы помните моё отчаяние!

   — Я не отказываюсь от своих слов, но позиция великой княгини: кто бы мог подумать, что всё будет сведено на уровень каждодневных жалоб и сплетен!

   — Никто. Но так случилось. Давайте не будем тратить на неё своего времени. Я попробую применить свои меры снова, а пока — пока мы вдвоём, под опекой нашего доброго ангела — Селестин. И вы знаете, о чём я хотел просить вас? Помните, сколько раз вы повторяли о необходимости создания моей партии при дворе.

   — Но ведь это так необходимо, ваше высочество. Одиночество в здешних обстоятельствах может только погубить вас.

   — Что, если мы начнём устраивать как можно больше приёмов?

   — Это небезопасно и сомнительно.

   — Что значит сомнительно? Что вы имеете в виду?

   — Мало кто рискнёт пользоваться вашими приглашениями из опасения перед императрицей. Каждый будет бояться доносов и соглядатаев из их же собственного числа. В приёмах нет ничего исключительного, что оправдывало бы гостей.

   — У вас иное предложение?

   — Пожалуй, ваше высочество. Если только оно вас устроит.

   — Я чувствую, вы сомневаетесь в моей верности.

   — Скорее терпимости, мой принц.

   — Только не «принц», Катишь! Вы знаете, как жонглирует этим словом на своём немецком языке великая княгиня.

   — Ради бога, мой государь. Моё предложение при желании может нас с вами вернуть в былые годы. Что, если мы предложим обществу спектакли? Да-да, спектакли, которые при всех дворах ценятся куда выше, чем выступления профессиональных актёров.

   — И вы думаете, у нас хватит исполнителей? Ни я, ни великая княгиня для этой цели не годимся.

   — Это и невозможно для царственной особы, мой государь. Достаточно, если великая княгиня поделится на время представления своими драгоценностями с исполнителями ролей. Это придаст спектаклям необходимый блеск. Вспомните, как великолепно такие представления смотрелись в Вене или в Берлине. Разве я не права?

   — Вы совершенно правы. Тем более я получу возможность снова любоваться вами на сцене, а это редкое наслаждение.

   — О, благодарю вас, ваше высочество. Что же касается исполнителей, их можно приглашать и из Петербурга. Тут императрица вряд ли заподозрит злой умысел. Мне кажется, напротив, она решит, что в новом дворце вами овладела страсть забавляться и весело проводить время. Почему бы нам не поддержать государыню в этом убеждении?