«Каменщик, каменщик...» - [8]
— С чего это ты? — удивилась Любовь Симоновна.
— Устал я, Люба, от хамья.
— Сам, что ли, из князей, гражданин Корниенко?
— Конечно, не дворяне, но место свое помнили. А нынче из всяких дыр вельми хамов и дурней вылезло. Обрадовались, свобода, мол, и верховодить хотят, чтоб уже вовсе никакой свободы не осталось.
— Евреи, что ли?
— Евреи, и кацапы, и наши хохлы… Все вкупе, — вздохнул Клим. — Не поверишь, Люба, но за комиссарами пошли такие, кто в погром больше всего старались. Им с кем вожжаться — один бес! Им лишь бы залезть повыше других! Вот и кровью страну залили…
— А офицерье что делает?! — вскинулся Пашка.
— Эти хоть обороняют свое, бывшее — святую Русь. Дело, конечно, обреченное, но понятное. Как ни гляди — родное… Комиссары же и песни своей еще не сложили — переделали юнкерскую и горланят: «Как один умрем в борьбе за это…» А какое оно это — не спросишь. За подобную любознательность они в подвале твои мозги по стенке разбрызгают. Свобода! Своя власть! Как же… Если эта — своя, так по мне лучше — чужая. Потому что при чужой бывшей власти бедному человеку куда просторней было. Сами виноваты. Что имеем, не храним. Вот и потеряли… Не так я жил. Все мы не так жили… А я еще от спеха и нетерпения, не разглядев, что к чему, крест с груди сорвал. Стало быть, ввел в соблазн малых сих… Вот и осталось одно — ать-два и направо.
— Красиво заговорил, — вздохнула Любовь Симоновна. — Сам-то хоть веришь, что красных осилите?
— Верил бы, Пашку с собой взял… — Клим обнял племянника. — Нет, победы не увижу. Для победы прежде надо было праведным быть. Так что не победа будет, а последний парад, и место мое — среди гибнущих… А Пашка пусть дома сидит. Он перед Россией пока безгрешен.
… Осень девятнадцатого года. Дождь. Холод. Скука. А еды — никакой, хотя у Челышева появился первый заработок: игральные карты. Не торопясь, в три-четыре вечера он изготовлял полную колоду. Правда, керосину уходило пропасть.
Пашка сидел у себя, а в материнской комнате жена Клима Леокадия нудила:
— Нелюди вы, Корниенки…
После ухода мужа она зачастила к невестке.
— Будет тебе, — безразлично отвечала Любовь Симоновна. — Меньше пилила б его, не удрал бы.
— Пи-ли-ла? Да у вас, у Корниенок, шило в одном месте…
— Я — что? Я дома сижу.
— Да кому ты теперь нужна, старая ворона? А то бы хвост кверху…
— Не нужна. Мы с тобой обе ненужные. На, пригубь…
Мать, поскольку портвейн исчез, не отвергала самогон.
— Ну ее, отраву. Пойду. Темно уже.
— Ночуй.
— А дом сожгут, с чем останусь?
— Кто на него позарится?
— Не скажи. Какие-то с утречка на мосту стали. Вроде ваши хохлы и матросы. Вели Пашке — пусть проводит.
— И не подумаю. Ей, видишь ли, сарай дорог, а мне и сына не пожалей? Вдруг застрелят?
— Не застрелят. Проводи, Пашенька…
Леокадия вошла в его комнату, и Челышев, смешавшись, прикрыл бубновую даму куском ватмана. Она получилась кругломорденькая и грудастая, точь-в-точь тетка. Это его удивило. Прежде, когда он оставался ночевать у Клима и Леокадия ходила по горнице, простоволосая, в одной холщевой рубахе, Пашка ее не замечал. Его тогда одолевали мысли о главном назначении человека, о том, как это главное не упустить. Но помрачневший после саморасстрижения, недовольный собой Клим отвечал неохотно: «Девок тебе портить пора. Грех, конечно… Но без малого сего греха, смотришь, больший выйдет. Не дури, парень. Главное — как мираж. Кажется — рядом, а подойдешь — отскакивает, и опять за ним топай. Главного — нету. Прежде оно было — Бог, а что такое теперь — ведать не ведаю…»
— Женщина просит. Неужто не проводишь? — спросила Леокадия, и Пашка вышел вслед за ней в сырую ноябрьскую тьму. Идя рядом с теткой, он поначалу размышлял, что вот, пока есть спрос, настругает дюжину или две игральных колод, а потом, возможно, подвернется чертежная работа в земуправлении. Все-таки должно кончиться шелопутное время… Но мысли о будущем были такими же неглавными, как мысли о картах. Он снова вспомнил убитую в гостинице беженку. Эта — пусть для себя одной — Главное чувствовала. Пьяная была. Счастливая. Все бросила, от всех убежала. Значит, было ради чего… Вот они идут с Леокадией по ночному вымершему городу. Где-то зацокали копыта. Красный, зеленый или еще какой патруль сдуру или со скуки хлопнет последнего в роду Челышева, и даже не поймешь, был ли в тебя заложен какой смысл. Даже колоды не дорисовал…
Копыта зацокали ближе. Пашке стало страшно, но и любопытно, словно стук подков должен был открыть сокровенное. Слева была теплая женщина, а справа — зябко и сиротливо. Оттуда приближались конные.
— Пресвятая Богородица, — шепнула Леокадия и повисла на Пашке. Патруль проехал мимо. Лошади в темноте казались неправдоподобно огромными, а кавалеристы маленькими. Горбясь, они, как неживые, болтались в седлах.
— Пронесло, — вздохнула попадья, но Пашку не отпустила, и он удивился: она ведь собой не крупная, разве что круглая, а в темноте — большая.
— Скорей бы за мост… — шепнула женщина, хотя вокруг было тихо. Только дождь и ночь.
— Перейдем, — промычал Пашка.
Ему передалась напряженность Леокадии, и стало боязно отстраниться от женщины. Наоборот, хотелось вжаться, вмяться в нее, даже спрятаться в ней. Нет, это не было Главное, но уж чересчур дразнило и заслоняло собой все — Горный институт, недорисованную колоду, даже убиенную беженку… Он подумал: если нынче застрелят, жизнь окажется бессмысленным обрубком без назначения и тайны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Демобилизация» (1971) напечатан на Западе по-русски (1976), по-немецки (1982) и в России (1990) — обширное, несколько просевшее под тяжестью фактуры повествование, где много лиц, сцен, подробностей и мыслей, и всё это как бы разливается вширь, по поверхности памяти, имея целью не столько разрешение вопросов, сколько воссоздание реальности, вопросами засевшей в сознании. Это именно «путешествие в хаос».Время действия — переходное, смутное: поздняя зима, ранняя весна 1954. Сталина уже год как нет, но портреты еще висят, и система еще не пошатнулась, только ослабла хватка; вместо стальной руки чувствуется сверху то ли неуверенность, то ли лукавая потачка.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Первая повесть Владимира Корнилова «Без рук, без ног» (1965) — о том, как три летних дня 1945 переворачивают жизнь московского подростка, доводя его до попытки самоубийстваПовесть была сразу отвергнута редакцией «Нового мира» и была опубликована в 1974–75 в легендарном журнале Владимира Максимова «Континент» и переведена на ряд иностранных языков.
Повесть «Девочки и дамочки», — это пронзительнейшая вещь, обнаженная правда о войне.Повествование о рытье окопов в 1941 году под Москвой мобилизованными женщинами — второе прозаическое произведение писателя. Повесть была написана в октябре 1968 года, долго кочевала по разным советским журналам, в декабре 1971 года была даже набрана, но — сразу же, по неизвестным причинам, набор рассыпали.«Девочки и дамочки» впервые были напечатаны в журнале «Грани» (№ 94, 1974)
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
Пьесы о любви, о последствиях войны, о невозможности чувств в обычной жизни, у которой несправедливые правила и нормы. В пьесах есть элементы мистики, в рассказах — фантастики. Противопоказано всем, кто любит смотреть телевизор. Только для любителей театра и слова.
Впервые в свободном доступе для скачивания настоящая книга правды о Комсомольске от советского писателя-пропагандиста Геннадия Хлебникова. «На пределе»! Документально-художественная повесть о Комсомольске в годы войны.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.