Каменный пояс, 1985 - [21]

Что ж, редакция была небольшая, и каждый ее работник старался за троих, помня, что он имеет честь служить в 1-м Гвардейском стрелковом корпусе.

В начальную пору войны враг вел себя с неслыханной наглостью и бесстыдством. В Новгороде немец, пролетая низко надо мной, погрозил из кабины кулаком, а чуть позже, картинно набрав высоту, пошел в пике и швырнул на землю нечто страшное и пугающее, и оно, это нечто, низвергалось на землю свистя, ухая и завывая. Я выпалил в бессильном ожесточении по хвосту самолета из «ТТ», а через полчаса пошел посмотреть, какую это бомбу кинул поганец и отчего она не взорвалась. И увидел врезавшийся в землю старый искореженный плуг.

Тремя днями позже на нас навалились немецкие танки, и мы бросали в них бутылки с горючей смесью, били по ним из неуклюжих ПТР, стреляли по смотровым щелям из винтовок. Но все-таки бутылки и пули — не слишком внушительное оружие против крупнокалиберных пулеметов и брони.

Нам, журналистам и литераторам войны, надо было во что бы то ни стало, любой ценой помочь своим бойцам справиться с засилием самолетов и танков врага. Выстоять, выдержать и, получив подкрепление — противотанковую авиацию и гвардейские минометы, вымотать и уничтожить врага.

Поздней осенью в запорошенном метелью окопе 11-й армии я всю ночь сочинял четыре строки, в которые надлежало вместить слова уверенности в победу над Пруссией и Руром.

Уже брезжил студеный северный рассвет, когда мне показалось, что я сделал свою работу на том пределе, на какой способен. Разбудил вгорячах соседа, такого же мальчишку, как и сам.

— Послушай-ка, Слава, чего я тут накарябал.

Командир отряда разведки гвардии лейтенант Браславский только что вернулся из рейда в глубокий тыл врага. Он поругался спросонья, задымил махоркой, однако сказал великодушно:

— Валяй, политрук. Только коротко. Коротко, как «ура!»

— Короче некуда, — заверил я лейтенанта. — И двадцати слов не наберется.

Я прочитал эти двадцать слов хриплым от волнения и холода голосом.

ГВАРДЕЕЦ! У рубежа на страже

Стой, оккупантов вгоняя в дрожь,

Жги самолеты и танки вражьи,

Вымотай немца — и уничтожь!

Лейтенант, выслушав стихи, долго молчал, высасывая дым из самокрутки, даже почему-то вздохнул и отозвался наконец:

— Пойдет!

Потом уже жизнь научила меня спокойно слушать и похвалы, и порицания, а в то холодное утро, в окопе на кромке болота, я вдруг почувствовал себя значительным стихотворцем фронта и даже подумал: «А вдруг это мое слово поможет бойцам выбить десяток-другой лишних танков?»

Десятилетия прошли с той поры, но отчетливо помню праздничное состояние свое, вызванное похвалой сибиряка, начальствовавшего над двумя десятками озябших суровых солдат.

В пекле встречных боев

Мы недолго воевали на Северо-Западе. В конце октября 1942 года в штабе зазвучали сигналы тревоги и управление корпуса без промедления погрузилось в эшелоны.

Я с удивлением читал названия станций в пути: нас, похоже, везли не на фронт, не в Сталинград, где шло гигантское борение сил и где полагалось быть теперь гвардейцам, а вглубь России.

Штаб, политотдел и редакция газеты и в самом деле выгрузились в Тамбове и Тамбовской области.

Здесь Ставка разворачивала 2-ю Гвардейскую армию. В нее входили 1-й и 13-й Гвардейские стрелковые корпуса (по три дивизии в каждом), механизированный корпус и спецчасти. Множество гвардейцев носили под гимнастерками тельняшки, то есть это были в недалеком прошлом военные моряки.

Корпус составляли воистину чудо-дивизии, щедро вооруженные самым могучим, самым последним оружием. Но главную силу соединения составляли, разумеется, его люди. Это был великолепный, бесстрашный, знающий народ, прошедший огонь, воду и медные трубы войны. В один из первых дней на тамбовской земле я встретился с Петром Осиповичем Болото. Этот славный неунывающий украинец совершенно походил на широко известного всей стране Васю Теркина. Как и герой нашего великого поэта, он был бесстрашен, мудр, весел, находчив, уверен в себе, однако без намека на зазнайство.

Бронебойщики 84-го полка 33-й Гвардейской стрелковой дивизии Петр Болото, Григорий Самойлов, Иван Алейников и Александр Беликов в конце июля этого, сорок второго года обороняли небольшую высоту южнее станицы Клетской Сталинградской области. Они оказались одни на много верст вокруг, и окопы бронебойщиков атаковали тридцать немецких танков! Тридцать пушек и множество пулеметов, укрытых рурской броней, против двух противотанковых ружей!

Что бы вы подумали на месте наводчиков этой малой и весьма несовершенной техники? Я бы решил, что пришел «последний парад» и надо подороже продать свою жизнь.

Петру Болото такое и в голову не пришло! Он сказал товарищам:

— Надо на них нагнати духу! Хто стаеться вивцею, того вовк ззисть!

И он первый открыл огонь из своего громоздкого ружья.

Болото бил в боковую броню, когда танки ее подставляли, и приговаривал:

— Одступись, зелена жабо!

И кивал черному от пота и разрывов Алейникову:

— Держись, козаче, отаманом будеш!

Бой длился весь день, и ни один бронебойщик не покинул своего окопа. Все железной хваткой «держались за землю». Петр Осипович поджег восемь танков, еще семь машин уничтожили три его товарища. Вечером на поле боя горело пятнадцать железных костров — остальные пятнадцать машин бежали без оглядки в свой тыл!