Каменный пояс, 1984 - [2]

Треть века… Конечно, можно подсчитать, сколько же всего дала целина зерна за три десятилетия в Казахстане, в Оренбурге, на Алтае, в других областях, где менее значительны посевные площади. Наверное, не один десяток миллиардов пудов. Были годы урожайные, были средние, были неурожайные, — не случайно наши края называют «зоной рискованного земледелия». Однако редко мы получали здесь менее одной четверти всего товарного зерна в стране. А если взять самые «верхние засечки» целинных урожаев, то бывало, что и одна треть, а то и почти добрая половина нашего хлебного баланса приходилась на щедрые поставки целины, которая давным-давно окупила все затраты на ее освоение.

Так что экономическое значение целинного хлеба трудно переоценить.

Но есть еще иное — политическое значение целины. Когда заокеанские недруги в поисках средств борьбы с Новым миром начали применять против нас всевозможные санкции, они и зернофураж, который мы иногда прикупали, возвели в степень «стратегических материалов». Впрочем, они давно приравняли торговлю хлебом к торговле оружием. С каким злорадством американские экономисты считают и пересчитывают на ЭВМ в своих конъюнктурных институтах предполагаемый валовой сбор зерновых в Советском Союзе, если виды на урожай складываются неблагоприятно.

Уже не раз освоенная целина помогала нам на мировой политической арене, хотя те же советологи, помнится, бойко заговорили о «неоправданном риске», едва мы начали распахивать новые земли за Уралом; а потом, когда эти земли порадовали советских людей первым отличным урожаем, за океаном перевели пропагандистский монолог на тему о «сливках земли», которых-де совсем ненадолго хватит русским.

Ну что касается «сливок земли», то в Соединенных Штатах научились снимать их еще в прошлом веке, когда распахивали сверхприбыльные североамериканские прерии и аргентинские пампасы. Хищническая, сверхприбыльная эксплуатация новых земель вконец разорила тогда не только мелких фермеров в США, но и больно ударила по европейским земледельцам.

Если же у нас и было что не так кое-где на целине, то объяснялось это неизбежными при столь огромном масштабе освоения новых земель ошибками. Ошибки, конечно, давно исправлены, и для каждого района с его почвенными особенностями выработана цельная агротехническая система. Ведется и методичная борьба с эрозией почвы, особенно ветровой, чтобы «золотая пыль» плодородия не исчезала бесследно. Да и богатый опыт знаменитого крестьянина — академика Терентия Мальцева получает все более благодарное признание.

Карл Маркс писал в третьем томе «Капитала»:

«При быстром развитии производительной силы все старые машины должны быть заменены более выгодными, то есть должны быть совсем выброшены. Земля, напротив, постоянно улучшается, если правильно обращаться с ней».

Вот где она — тайна вечной молодости нашей земли: в бережном, сыновьем отношении к ней.

Излишнее регламентирование, которое было свойственно в прошлом некоторым работникам сельского хозяйства, на целине преодолевалось успешнее. И там уже в шестидесятые годы агрономы почувствовали себя полноправными хозяевами полей и защитниками их от догматических рекомендаций кабинетных знатоков аграрных проблем.

На целинных землях появились свои талантливые ученые, которым не занимать ни опыта, ни смелости, ни творческой инициативы. Помню, как в совхозе «Адамовский» упорно искореняли овсюг, каким-то странным образом занесенный на целину. И живые агротехнические наблюдения и эксперименты по-хозяйски обобщал для будущей диссертации сам директор совхоза Петр Георгиевич Рютин. А главный агроном Яков Петрович Орищенко, поборник идеи безотвальной вспашки зяби и других новаторских дел, в то время уже защитил кандидатскую диссертацию.

В нашей публицистике иной раз подчеркивается мысль, что  т о г д а, в тридцатые или пятидесятые годы, все было куда проще, чем  т е п е р ь. Так ли это? Конечно, имеется в виду общая и специальная подготовка кадров. Но кроме профессионализма необходимы ведь и другие качества (включая характер), соответствующие тому или иному времени.

Вот я думаю о тех энтузиастах — из старого Зилаирского зерносовхоза, вместе с которыми отправлялся из Москвы в Башкирию. Потом вспоминаю далеко, не молодого директора совхоза «Комсомольский» Михаила Григорьевича Голованова, одного из первых Героев Социалистического Труда целинного Оренбуржья. (С ним мы немало рассуждали о молодежи.) И наконец каждое лето я встречаюсь на полях с современными молодыми земледельцами. Кому же из них было попроще да полегче? Тем, кто начинал длинную череду пятилеток, или уже целинникам послевоенным, продолжившим борьбу за хлеб, когда мы стали во много крат сильнее, или нынешним труженикам земли, которые вопреки всем привлекательным городским занятиям предпочли добывать для народа хлеб насущный? Думается, что у каждого из этих трех поколений советского крестьянства своя судьба, и все же у того, первого, кому пришлось вдобавок столько перелопатить землицы и на фронте, особо тяжким было восхождение к восьмидесятым годам века.

На освоенной целине, как и на любом хлебном поле, до сей поры хватает нерешенных вопросов. Тридцать лет назад у нас до всего не доходили руки. Некогда было крепко подумать, например, о том, а стоило ли создавать в глухой степи, скажем, отделения совхозов, а не лучше ли сразу основать агрогородки вместо нынешних, только наполовину благоустроенных центральных усадеб? Наверное, классическое бездорожье в наших черноземных краях явилось в значительной мере уважительной причиной того, что совхозные поселки стали дробиться на отделенческие, — все же под рукой и пашня, и пастбища, и зреющая нива. Ну а когда горячка спала, когда люди малость прижились в новых местах, они и призадумались о том, что хорошо бы теперь в каждом совхозе иметь одну центральную усадьбу — агрогородок со всеми социальными и культурно-бытовыми условиями: средней школой, Домом культуры, универмагом, домом бытовых услуг, столовой (или даже рестораном), парком, радиоузлом, телевидением и прочими необходимыми благами на городском уровне.