Каменный пояс, 1974 - [25]

Утюмов утрировал, он понимал, что хотел сказать Лаптев, но изображал, будто плоховато понимает. «Как говорит? Думает, что перед ним студент или свинарка, а не директор». Он и без Лаптева знает, что маток надо иметь побольше, не хряки и не боровы же родят поросят. Когда-то, в давние годы, требовали только сведения «по общему поголовью». Дай больше «голов». И давал, непременно указывая в отчетах: «достигнуто некоторое увеличение поголовья свиней». Хоть и «некоторое», а достигнуто, приятно писать такое. Положим, увеличил бы количество маток, это можно сделать, а куда девать поросят, чем их кормить? Свинарников всегда не хватало, кормов и раньше и теперь — кот наплакал, начнутся болезни, падеж, поросенок — тваринка слабенькая, работенки, неприятностей будет хо-хо! А зарплата останется та же.

Утюмов получает самую большую, какую только может получать директор совхоза, зарплату — триста рублей. Директорам выдают еще премии, но Максим Максимович не рассчитывает на них, где уж! Итак, триста! Сейчас триста и, если свиней будет вдвое, втрое или даже в сотню раз больше, тоже триста. Потолок!.. А в отчетах графа: «Общее поголовье…»

Но, если честно говорить, цифры, названные главным зоотехником, все же ошеломили Утюмова, и он на какую-то секунду пожалел, что никогда прежде не думал об этом так вот, расчетливо.

«Соображает». Максиму Максимовичу вспомнилась первая после отпуска встреча с замом, Лаптев сказал, что кормов на фермах осталось всего-ничего, помогли рабочие — дали совхозу сена и картошки из личных запасов, но голодовка и падеж животных все равно неизбежны.

«Видно, не очень они без меня экономили корм. Довели!..» — подумал Утюмов, а вслух сказал не без иронии:

— Ну, если главный зоотехник так настроен…

Лаптев будто не слышал этих слов, тем же неторопливым голосом он сообщил, что дал команду «подготовить всех свиней, кроме маток, к сдаче на мясо».

«Шутит? Нет». Второй мыслью Утюмова было: «С ума он сошел, что ли? Свиноводческий совхоз оставить без свиней».

— Ну, слушаю! — проговорил Максим Максимович и, поднявшись, со стула, прошелся по кабинету, рослый, с тяжелой поступью. Он знал, что его внушительная фигура и озабоченное, строгое лицо производят на людей впечатление.

— Продадим государству всех свиней, кроме свиноматок.

«Нашел когда сдавать мясо, — злобился Утюмов. — Какой вес в них». Думал и не говорил: пусть выскажется.

— С планом сдачи мяса у нас дело продвинется…

— Добрые хозяева стараются в начале зимы, а мы теперь…

— Нельзя сдавать свиней только после летнего нагула, как делает наш совхоз. Страна должна получать мясо равномерно в течение всего года. Сдав свиней, мы спасем положение. В первом квартале всех маток случим, кормов для маток хватит, я подсчитал. В мае, июне появятся поросята. Когда подрастут, уже будет осень, а значит, свежие корма.

Утюмова слегка рассердили слова: «Будет осень, а значит, свежие корма», будто он не знает, когда появляются свежие корма. Но мысль, высказанная Лаптевым, показалась интересной и смелой.

С кормами всегда было плохо, и перед весной Максим Максимович названивал в район и область: «Нечем кормить!.. Помогите!» Помогали. Ругались, но помогали, не погибать же скоту. Однажды весной (правда, это было лет пятнадцать назад) телята совсем обессилели от голода, их вывезли на тракторных санях в поле (думали, поднимутся на свежем воздухе, на пробивающейся травке, — нет), а потом привезли обратно в деревню, уже мертвеньких. Их скормили лисицам на звероферме.

Никогда не приходила к нему в голову мысль — сдать животных, старался как-нибудь дотянуть до лета; лишиться свиней, значит, прослыть слабаком, беспомощным: «Слыхали, новоселовский-то директор, что отмочил: всех хрюшек на мясокомбинат отправил». Нынче отвезем, на следующий год отвезем, что же это за работа? А поросят надо еще получить; вдруг народится мало, вдруг — падеж; свиноводческий совхоз без свиней — комедия! Но решительность Лаптева ему пришлась по душе: все же ищет ходы, ищет! Видимо, Максим Максимович посмеялся бы над ним и тем дело закончилось, если бы Лаптев не сказал:

— Вопрос о сдаче свиней можно считать решенным. Я говорил об этом в обкоме партии. Одобряют. Велели сдавать.

«А в самом деле, почему бы так не сделать, — подумал Утюмов, довольный тем, что не успел обругать зама, осмеять его. — Даже в обкоме успел поговорить! Ну… и хорошо, что без меня решили. Мало ли…»

Поросят народилось много, Утюмов радовался, но не показывал вида, что радуется, пусть думают, будто все это для него — совхозные будни. Лаптев, несомненно, толковый зоотехник, это Утюмов быстро понял, но самому себе возражал: «Поживем — увидим».

По зоотехнике у него с Лаптевым не было больших расхождений, в чем-то не соглашались, спорили, случалось, но немного, и такие отношения можно бы посчитать нормальными, во всяком случае терпимыми, тем более, что шли первые месяцы их совместной работы, и время-лекарь постепенно сгладило бы шероховатости, однако Лаптев, как казалось Максиму Максимовичу, лез не в свое дело, пытался выступать как администратор, руководитель и тем досаждал Утюмову. Что он только не говорил о тех же общесовхозных планерках, вновь введенных Утюмовым: «Они изнуряют людей… По несколько часов в сутки пропадает зря…» В длинных горячечных доводах выделялись слова: «Воспитываем безответственность… Не приучаем к самостоятельности…»