Каменный мешок - [80]

Помолчала.

— Я не собиралась искать ему оправданий. Тому, как он вел себя с нами, что творил, нет и не может быть никаких оправданий. Я просто хотела узнать, что он был за человек.

Помолчала еще.

— А ваша мать? — спросил Эрленд, дабы показать, что внимательно слушает собеседницу.

Миккелина, судя по всему, намерена рассказать все. Все, что, по ее мнению, относится к этому делу. Рассказать так и в том порядке, как ей хочется. Не стоит на нее давить, у нас полно времени.

— Несчастная женщина. Ей просто жутко, жутко не повезло, — сказала Миккелина сухим тоном патологоанатома, словно обдумывала ответ на этот вопрос давно и ничего более вразумительного придумать не смогла. — Ей жутко не повезло оказаться в руках этого человека. Никаких других объяснений быть не может. Она ведь тоже сирота, но выросла во вполне сносных по тем временам условиях, в Рейкьявике, и когда познакомилась с ним, работала горничной у весьма богатого человека. Ее родителей я тоже не смогла разыскать. Если их имена и были где-то записаны, то эти бумаги пропали.

Миккелина подняла глаза на Эрленда:

— Но ей довелось встретить настоящую любовь, и было еще не поздно. Думаю, он появился в ее жизни как раз вовремя.

— О ком это вы?

— А еще Симон. Мой брат. Мы не знаем, как он себя чувствовал все эти годы, не знаем, как он все это переживал внутри себя. Я вобрала все, что отчим делал с мамой, в себя и умирала вместе с ней, но я была посильней духом, чем Симон. Бедняжка! Бедняжка Симон. А еще Томас. Слишком много он унаследовал от отца. Слишком много злобы.

— Простите, но я немного потерял нить. Вы сказали, кто-то появился в жизни вашей матери как раз вовремя. Кто это?

— Он был родом из Нью-Йорка. Американец, из Бруклина.

Эрленд кивнул.

— Маме нужна была соломинка, за которую ухватиться. Нужна была какая-то любовь, какое-то уважение, признание — в смысле, ей нужно было снова почувствовать, что в ней видят человека. Дейв дал ей все это. Воскресил в ней самоуважение, воскресил и ее саму. Мы постоянно ломали голову, я и братья, отчего он столько времени проводит с мамой. Что он такое в ней разглядел? Ведь на нее никто не обращал ни малейшего внимания, только отчим, и то лишь затем, чтобы избить ее до полусмерти. Так бы мы и не узнали ответа, не скажи он ей сам, отчего взялся ей помочь. А он сказал, мол, я сразу понял, в чем дело, одного взгляда хватило, когда я зашел к вам в тот день с рыбой. Он ловил форель в Рябиновом озере. Оказалось, он только глянул на нее, как понял, что ее бьют смертным боем. Не по синякам, не по чему-то еще — по глазам, по лицу, по походке, по позе. Увидел все симптомы сразу, всю ее историю прочел в единый миг.

Миккелина опять ненадолго прервалась, разглядывая едва различимые из машины кусты смородины.

— Оказалось, Дейву самому пришлось через все это пройти. Он сам вырос в такой семье, в шкуре Симона и Томаса. Его отца не судили, ни разу не привлекли к ответственности, его так и не настигла расплата за то, что бил жену всю жизнь и в итоге забил насмерть. Дейв видел, как она умирала. У них не было ни гроша за душой, мама заболела чахоткой и умерла. Но папочка бил ее смертным боем даже больную. Дейву было, кажется, лет пятнадцать или около того, и совладать с отцом он не мог. В день, когда мать умерла, он ушел из дома и больше никогда туда не возвращался. Вскоре записался добровольцем в армию, еще до войны. А как она началась, был отправлен сюда, в Рейкьявик, служить на складе. И надо же было такому случиться, что он просто по прихоти зашел в первый попавшийся разваливающийся домишко — и снова увидел лицо собственной матери.

Помолчала еще.

— Но теперь он был уже не тот пятнадцатилетний мальчик. Теперь он знал, как справиться с мерзавцем, — тихо сказала Миккелина.

К котловану подъехала машина. Из нее вышел человек и направился в сторону кустов смородины.

— А вот и мой Симон приехал за мамой, — сказала Миккелина. — В самом деле, как поздно уже. Вы не против, если мы продолжим завтра? Давайте, в самом деле, приходите ко мне в гости и продолжим.

Она открыла дверь и позвала незнакомца, тот развернулся и пошел на зов.

— Вы знаете, кто там лежит? — спросил Эрленд.

— Завтра, — ответила Миккелина. — Все обсудим завтра. Спешки никакой нет. Все всюду успели, и все всюду опоздали. Давным-давно.

Незнакомец подошел к машине и подал Миккелине руку.

— Спасибо, Симон, дорогой мой, — поблагодарила она, выходя из машины.

Эрленд наклонился через сиденье, чтобы разглядеть гостя получше. Очень интересно, придется выйти и договорить.

— Позвольте, но ваш помощник никак не может быть Симоном, — заметил он, взяв Миккелину под другую руку. — Ему на вид не больше тридцати пяти.

— А? — удивленно переспросила Миккелина.

— Я так понял, Симоном звали вашего брата, не правда ли? — спросил Эрленд.

— Звали, разумеется, — сказала Миккелина, улыбнувшись. — Мой помощник, как вы изволили выразиться, не тот Симон. Это мой сын, познакомьтесь. Но я, конечно, назвала его в честь брата.

24

Наутро Эрленд назначил совещание в полиции. Элинборг и Сигурд Оли заслушали доклад босса о встрече с Миккелиной и полученной от нее информации. Босс собирался встретиться с ней повторно во второй половине дня — он уверен, что зеленая скрюченная женщина расскажет им, кто лежит в земле близ кустов, кто этого человека туда определил и за какие заслуги. Одновременно, ближе к вечеру, будет завершена операция по извлечению скелета из грунта.