Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель - [25]

Весь манскап, кроме Ольгерда, напряженно ждал ответа шеппаря.

– А с чего ты взяла, что у меня есть фольки на продажу? – тянул время Хрольф. Семьдесят крон за одного рыжего! Это была очень хорошая цена. Его прежнюю добычу покупали порой и по десять за голову. Добрая корова стоила, самое большее, тридцать. За двести-триста крон можно было купить кнорр. В потайном горшке у шеппаря уже было отложено двести. Если за мелкого венеда дадут хотя бы половину цены здоровяка…

– Не прикидывайся коровой, шеппарь, – наседала на него фру: – и не вздумай со мной торговаться. Больше чем семьдесят пять я за этого бычка не дам.

– Ты ошиблась, женщина, – внезапно треснувшим голосом ответил ей Хрольф: – В моем манскапе нет фольков. Тут только русь. А русью шеппарь не торгует. Если ты хочешь, чтобы Ольг прочистил тебе шхеру, то так и скажи. Но это и я могу сделать, если уж на то пошло. Крон за пять.

Варяги взревели от хохота так дружно, что под крышей в испуге забились птицы. Даже работники едва сдержали смех.

– Дурак ты, шеппарь, – невозмутимо подытожила хозяйка и направилась прочь.

Глядя на удаляющиеся семьдесят пять крон, Хрольф опять запустил пальцы в бороду и остервенело поскреб давно не мытую шею.

– Струхнул, Варг? – спросил он, глядя на Волькшу в упор.

Тот хотел ответить, что и не думал. Дескать, чего тут пугаться. Но вместо этого коротко кивнул.

– Выходит, ты тоже дурак… как и я, – сказал шеппарь и опять засмеялся.

Но сколько не думал Годинович, но так и не смог уразуметь, что же такого смешного изрек варяг. О, Великий Велес, научи премудрости понимать этих морских скитальцев!

Полученные полкроны бондэ отработал скверно, но имелись все основания полагать, что виной тому был не он. Копченые кабаньи ребра горчили, репа частью проросла, а частью увяла, бобы были тверже морской гальки, а в овсе было полно отрубей. Работники, что приносили все это непотребство, прятали глаза, а на возмущение Хрольфа пожимали глазами и отвечали, что так приказала фру. Однако после походной каши гребцы были рады и этой еде. Тем более, что ёля[110] бондэ прислал гораздо больше обещанного. Когда же мореходы возлегли вместо голой земли или корабельных досок на полати, застеленные мешками душистого мха, счастье их было лучезарно, как летний полдень.

Утро последнего дня пути трусилось на землю мелким дождем. Серые тучи опустились так низко, что чайки летали над самой водой. Может быть, жалея гребцов, а может и по другой причине, Хрольф повелел поставить на драккаре шуль,[111] так что манскап греб в сравнительной сухости. Свеи порадовались такому приказу шеппаря, а Волькша расстроился. Из-за какой-то мороси ему предстояло плыть в сердце варяжского края вслепую. Он мог, конечно, не браться в этот день за весло, – в отличие от Олькши гребец из него был плоховатый. Но он понимал, что единожды сев на сундук, а затем без видимых причин отказавшись от этой работы, он признается в собственной хилости или, того хуже, в лени. Година же всегда учил сыновей не отдавать лени даже малую толику души. «Отлытаешь от дела хотя бы один раз, почитай, всю свою судьбу увазгал[112]», – говаривал он.

Так что пришлось Волькше занять место в ряду гребцов, довольствоваться тем немногим, что доведется увидеть в створ полога, и завидовать Ольгерду, который сидел в начале весельной грядки и от этого имел несравненно более широкий обзор.

Ветра не было, так что почти весь день шли на веслах. После полудня грести стало тяжелее: драккар, судя по всему, поднимался против течения. Несколько раз из-за борта слышался плеск воды, точно ладья проходила пороги, но так ли это было на самом деле, Волькше рассмотреть не удалось. Можно было, конечно, спросить варягов, что сидели рядом, но за все время плавания Годинович не сподобился как следует сойтись ни с кем из манскапа. Да, варяги отдали дань его находчивости на эстиннском берегу, но в остальном они относились к нему, как к довеску Олькши, которого от всей души уважали за силу плеч и вместительность пуза.

Дождь то усиливался, то стихал, но ближе к вечеру сквозь тучи пробилось солнце. Да и драккар пошел легче, преодолев, видимо, стремнину и выйдя в более спокойные воды.

– Städa skjul! Hissa segel! Ny segel! Fort! Fort![113] – проорал Хрольф.

– Не иначе выходим на Мэларен, – вполголоса съязвил один из гребцов: – Наш шеппарь может целый год плавать на старых парусах, но на подходе к Бирке он всегда ставит новые. Fulingen.

Последнее слово Волькша не понял, но, судя по тому, что оно было сказано – точно сплюнуто с языка – это было ругательство.

Знаменитое озеро Мэларен разочаровало Волкана. Слушая с какой гордостью варяги говорят о нем, он ожидал увидеть огромные водные просторы. Ни чуть не меньше Ладоги, а то и больше. Но когда закончилась возня с пологом и парусом, и венед смог осмотреться, Мэларен в той его части, что предстала его глазам, оказался больше похож Ниенскую губу, чем на настоящее озеро. Разрозненных клочков земли здесь было куда больше, чем воды. Иногда даже нельзя было понять, является ли очередная извилистая протока шхерой или все-таки проливом.