Каменный фундамент - [22]

Катюша разошлась не на шутку, покраснела и, как обычно, когда горячилась, потрясла левой рукой с широко растопыренными пальцами. Она изо всех сил старалась обосновать свое недовольство, но ее выдавали глаза: они противоречили словам и явно показывали, что быть «выбранной» все-таки, в сущности, очень приятно.

— Вот, видел? Сегодня прибежали за мной, — после минутной паузы продолжала Катюша. — На слюдяную фабрику надо идти, знаешь, возле площади, я тебе показывала. Уже полгода как работает. Ну вот, целая комиссия пойдет смотреть, какая чистота в ихнем общежитии, будто там запущено здорово, грязи много. А комендант там какой! Ты про него ничего не слыхал? Ильющенко по фамилии. Ну вот, а мне говорили…

— Катерина, что же ты стоишь? — крикнула в окно возвратившаяся Ксения.

— А чего за мной бегать? — откликнулась смущенная Катюша. — Сказала, что приду, — значит, приду.

— Фу-ты, дождище какой! — фыркнула, отбегая, Ксения. — Идти, так скорее. На фабрике будем ждать.

— Мне что еще досадно в этом деле, — сказала Катюша, уже приоткрыв дверь, — иной раз по дому надо чего-нибудь сделать, а тебя отрывают. Было раз, что даже Лешка без обеда остался, — с оттенком негодования закончила Катюша и вышла, хлопнув дверью.

Вернулась она вскоре, быстро прошмыгнула в кухню и сразу взялась ставить самовар.

— Повезло! — радостно сообщила мне из-за переборки. — Коменданта не застали, а без него и ходить в общежитие нечего, отложили комиссию на завтра.

— Что же ты развеселилась? — удивился я.

— Да ну его, Ильющенку этого, век бы с ним не встречаться! Такая тупица! — И загремела самоварной трубой. — Открой двери, пожалуйста, надымила я, никак самовар не разожгу.

Я открыл дверь и залюбовался: на западе широко, по всей линии горизонта, открывалась розово-желтая полоса чистого неба. Дождь перестал, однако с крыши еще скатывались крупные капли и звонко плескались, попадая в кадушку с водой. На заборах галдели галки. Круглогрудая сорока скакала вдоль дороги, волоча по грязи намокший хвост.

Туча отодвинулась еще дальше, выглянуло солнце, и тогда окрестности города, тальники над рекой, дальняя тайга, вершины гор — все расцвело, все раскрасилось желтыми, зелеными и голубыми тонами. А на востоке, одним концом рассыпавшись над рекой, размахнулась огромная радуга

— Ишь ты, воду из реки пьет, — сказала Катюша за спиной у меня. — От стариков я слышала, будто радуга из реки воду высасывает и в болото переливает.

— А ты этому веришь?

Катюша засмеялась и не ответила.

— Пойдем чай пить, самовар вскипел.

Бывает так, что на дворе бушует буря: скрипят деревья, хлопают ставни, на крыше гремит задранное ветром железо, — словом, царит самый страшный и беспорядочный шум, а ты спишь и ничего не слышишь. Но стоит в дальнем углу комнаты чуть-чуть поцарапаться мыши, и сразу проснешься. В эту ночь наверняка по дороге возле самого Алексеева дома не раз проезжали скрипучие подводы, не раз соседские собаки поднимали неистовый лай, безусловно, горланили в положенные часы и первые, и вторые, и третьи петухи — ничего этого я не слыхал. Меня разбудили елова, сказанные тихим-тихим шепотом:

— Ну, Катя, я пошел.

Я даже взмахнул руками, силясь стряхнуть с себя сон. Ведь это же Алексей!

И в самом деле, он стоял у переборки, что разделяла комнату и кухню, и, должно быть собираясь уходить, прощался с Катюшей. Сквозь полумрак я различил, как Катюша, заметив мое движение, притянула к себе Алексея и зашикала на него. Но я проснулся уже окончательно и, второпях нащупывая на стуле костюм, корил Алексея:

— Алеша, что ж ты меня не разбудил, когда пришел? А теперь, кажется, уже уходишь. Так и не поговорим.

Алексей подскочил, звонко шлепнул меня по спине ладонью:

— Вишь ты, дело-то какое. Я и не собирался приходить, да работенку последнюю закончил, а тут и дождь перестал — чего я, думаю, в стружках буду валяться, схожу лучше домой, Катюшу попроведаю, соскучился. Ты понимаешь, как связался я с этим катером, так за месяц, не знаю, раза три ночевал ли дома. Прихожу гляжу, на стене пиджачок твой мокрый висит, сушится, ты спишь-посыпаешь. Чего ж будить человека? Катюша говорит: «Проспится, я тебе его на завод сама приведу». Ну ладно. А все-таки за плечи потрогал: думал, проснешься, так ты помычал только, как бычок, да на другой бок повернулся. Я и отстал. Ну, а теперь вставай, раз проснулся, — ежели хочешь, на завод вместе пойдем.

Я быстро оделся, умылся, Катюша нам насовала в карманы чего-то съестного, и зябкой утренней ранью мы зашагали знакомой мне дорожкой на лесопильный завод.

Лужи на дороге почти везде впитались, подсохли, и вместо них в колеях блестели намывы мягкой черной грязи, похожей на сапожный крем. Впереди нас, пригнув к земле голову и старательно прячась под нависшие над колеей кустики травы, бежал жаворонок. Он смешно подпрыгивал, когда нопадал лапкой в грязь, бочком брезгливо отскакивал в сторону и каждый раз непременно оглядывался на нас, будто стыдился своей неловкости. Так он бежал очень долго, до тех пор пока ему не преградило дорогу целое озерко дождевой воды. Обойти озерко было негде, в мокрую траву обочь дороги жаворонку лезть не захотелось, он сердито чирикнул, вспорхнул и полетел невысоко над полем.