Каменный ангел - [84]

— Здрасьте, — говорит она. — Вы миссис Шипли. Я прочитала. Меня зовут Сандра Вонг.

Она говорит в точности как Тина. Явно родилась в этой стране.

— Очень приятно.

Нелепая формальность, обращенная к этому ребенку, — это плод моей внезапной уверенности: передо мной потомок одной из женщин с крохотными ножками, что мистер Оутли незаконно привез на своем опасном судне с двойным дном во времена, когда азиатские жены были не в почете. Кто знает, может, не купи ее бабушка билет на пароход, у меня бы не было моего дома. Любопытная мысль. Мистер Оутли однажды показал мне туфельку. Она была не больше детской, а принадлежала взрослой женщине. Шелковый верх, расшитый изумрудными и золотыми нитями, подошва лодочкой из бечевки и гипса — наверное, ходили на них, как на миниатюрных качалках. Ничего этого я не говорю. Для нее это была бы история древнего мира.

— Мне аппендикс будут вырезать, — говорит она. — Уже скоро. Срочная операция. Ночью вообще плохо было. Сама напугалась и мать напугала. А вам аппендикс вырезали? Это больно?

— Вырезали много лет назад, — говорю я, хоть мне не то что аппендикс, даже гланды не удаляли. — Пустячная операция.

— Да? — говорит она. — Точно? Мне пока операций не делали. Когда в первый раз, так и не знаешь, чего ждать.

— Ты не волнуйся, — успокаиваю ее я. — Сейчас такие операции как орехи щелкают. Оглянуться не успеешь, и уже как новенькая.

— Думаете? А я вот не знаю. Ночью аж жутко стало. Не хочу я эту анестезию.

— Нашла чего бояться. Немножко неприятно потом будет, и все дела.

— Да? Честно?

— Честное слово.

— Наверно, вы знаете, что говорите, — предполагает она. — Поди, штук сто операций перенесли.

Я чуть не заливаюсь смехом. Но она обидится, потому я сдерживаюсь.

— С чего ты так решила?

— Ну… Я в смысле, что вы это… не девочка уже…

— С этим не поспоришь. Но операций у меня было совсем немного. Наверное, мне везло.

— Это точно. Маме вон в позапрошлом году матку удалили.

В ее возрасте я не знала, ни что такое матка, ни как ее можно удалить.

— Вот как. Это плохо.

— Да уж. Та еще процедурка. Тут, знаете, дело даже не в самой операции, а в эмоциональных проблемах после нее.

— Да что ты?

— Угу, — с видом знатока говорит она. — Несколько месяцев мать на взводе была. Все никак не могла смириться, что детей больше не будет. Уж не знаю, куда ей еще детей. Пятеро уже есть. Я вторая.

— Немаленькая, однако, у вас семья. А отец твой чем занимается?

— Магазин у него.

— Вот как. И у моего был.

Не стоило этого говорить. Между нами временная пропасть, к чему ей это сходство?

— Да? — равнодушно произносит она. Затем смотрит на часы. — Сказали, придут с минуты на минуту. Ну и где они? В такой огромной больнице, пожалуй, и забыть про человека можно.

— Сейчас придут.

— Нет уж, прямо сейчас не надо, — говорит она.

Глаза ее расширяются, превращаясь в персиковые косточки. Янтарная радужка блестит.

— Матери не разрешили остаться. — Затем с вызовом: — Я-то и без нее справлюсь. Но все не так скучно бы было.

Появляется энергичная медсестра, сдвигает занавески у ее койки.

— Что, уже пора? — жалобно, неуверенно спрашивает она. — Больно будет?

— Даже не почувствуешь, — уверяет медсестра.

— А это долго? А маму потом пустят? Куда вы меня повезете? Эй, вы что задумали? Там-то зачем брить?

Сколько вопросов, сколько ужаса в ее голосе. Тоже мне повод страдать. Я чувствую себя толстой и умудренной опытом старухой — лежу и думаю: ничего, ума наберется.

Проходит час, другой, Сандры все нет; но вот привозят — тихую. Ее койка занавешена. Отходя от анестезии, она тихо постанывает. День тянется и тянется. Мне приносят поднос, я пытаюсь есть, но еда мне больше неинтересна. Я смотрю в потолок, который солнце расписало лучиками. Кто-то втыкает в мою плоть иглу. Интересно, я вскрикнула? Какая, собственно, разница. Но лучше бы нет.

В лесу мне было хорошо. Помню прохладное кружево папоротника. Но жажда привела меня сюда. Мужчину звали Ферни, он рассказывал о своей жене. Она навсегда изменилась. Несправедливо по отношению к нему. Она просто не знала. Но ведь и он не знал. Он не говорил, как она восприняла смерть ребенка. Я плыву, как водоросль. Вокруг — ничего.

— Мама…

Усилием воли я всплываю на поверхность.

— Что такое? В чем дело?

— Это я, Дорис. Как вы? Марва сегодня не будет. Встречается с клиентом. Зато я привела мистера Троя. Помните? Мистер Трой, наш священник.

Боже праведный, что еще Ты мне уготовил? Ни минуты покоя. Помню, как же. Красное, круглое, как полная луна, лицо, сияющий взгляд устремлен на меня.

— Как ваши дела, миссис Шипли?

Похоже, это единственный вопрос, до которого люди могут додуматься в таком месте. С огромным усилием и осторожностью, как будто сосуды могут лопнуть, я широко открываю глаза и смотрю на него.

— Прекрасно. Великолепно. Разве по мне не видно?

— Ну мама… — беспокоится Дорис. — Я вас прошу…

Уговор. Будут вести себя хорошо. Как вам угодно. Только вот если Дорис не сотрет со своей физиономии это выражение торжественного страдания, я огрею ее каким-нибудь брэмовским эпитетом. Результат не заставит себя ждать.

— Мне тут с медсестрой надо поговорить, — удивительный такт для Дорис. — Пообщайтесь пока с мистером Троем.