Каменные скрижали - [31]

Письмо было написано две недели назад. Что за это время могло случиться? Ничего. Ясно, что ничего. Иначе я получил бы телеграмму. Впрочем, она могла бы даже позвонить. Ежедневно выделялся час на связь с Будапештом, кабель соединял их кружным путем через Лондон. За все время Иштван помнил только один разговор, он касался какого-то срочного вопроса по предложению торгового советника. Телефонная связь существовала скорее формально, практически переговоры пришлось бы вести в присутствии многих свидетелей, в связи, с чем все это очень напоминало бы беседу в тюремном помещении для свиданий.

Грусть чувствовалась в письме жены. Упрекая себя в том, что он мало думает о доме, Иштван еще раз пробежал строчки глазами. Нет, там не было ничего, что могло бы его встревожить. И все же какой-то осадок остался в сердце. Илона уже перестала верить, что мы будем вместе, она решила ждать, считает, что мне полезно побыть в Индии одному. Жизнь ее наполнена заботой о сыновьях. Похоже, она легко примирилась с этой долгой разлукой. Я ей не нужен? Ведь чувства остались, и дело тут не только в супружеских узах. А вдруг Байчи действительно выслал шифровку с просьбой ускорить их оформление…

Услышав шум мотора, он с невольной неприязнью выглянул в нагретое зноем окно. Хорошая погода, аж тошно от этой хорошей погоды. Кришан приехал, надо будет спросить, как там на самом деле было с этой коровой.

Сухой воздух пах спекшимися листьями и пылью. Плиты дорожки, ведущей вокруг здания, жгли через подошвы сандалий. Тереи заглянул в полумрак гаража. Было видно только бетонное покрытие с жирным пятном машинного масла. Нагнувшись, он дотронулся до него пальцем. Липкое, свежее. Должно быть, он сильно стукнулся, если масло вытекает, подумал Иштван, могло быть и хуже.

— Что ты здесь делаешь? — услышал он над ухом голос Ференца Тереи вздрогнул, он не слышал легких шагов секретаря.

— Мне показалось, что Кришан приехал. Ференц смотрел на него сердито.

— Я хотел его расспросить, — смущенно оправдывался Иштван.

— А я пришел по поручению посла сказать, чтобы он молчал. Советую тебе, занимайся своими делами. Никаких частных расследований. Занимайся культурой. Ты слишком фамильярничаешь с шофером, часто болтаешь с ним. Каждый индус должен докладывать о нас, даже глупый уборщик. Здешняя служба контроля действует четко, хочет иметь доступ к нашим делам. Если ты выезжаешь на прогулку, не говоря уже о конфиденциальных встречах, лучше всего вести машину самому, это безопаснее. А с Кришаном не говори об аварии, зачем ему знать, что это имеет какое-то значение…

— Хорошо, — Иштван кивнул головой.

Они вышли на солнце. Тереи было неприятно, что он позволил себя захватить врасплох.

Навстречу им семенил Михай, сынишка шифровальщика, в расстегнутой пижамке и с тростниковой шляпой на голове. На веревочке он тащил жестяную коробку.

Поскольку в посольстве других детей не было, Михаю приходилось придумывать самому себе всякие удивительные игры, он постоянно пропадал в гараже, наблюдая как работает шофер. С утра мальчик четыре часа проводил в школе, которую вели монахини. Там он быстро научился болтать по-английски, а от сверстников-индийцев и на хинди. Мать часто брала его с собой на базар в качестве переводчика, поскольку он знал языки лучше нее. «У него талант, — гордилась она сыном, — что при нем скажут, он тут же запоминает, так что нужно остерегаться…»

— Намасте-джи[11],— поприветствовал их мальчик.

— Что там у тебя в коробке, Михай? — прижал его к себе Иштван.

Малыш поднял головку, прильнул к Тереи, шурша полями большой шляпы.

— Автобус, везу птичек в тень.

— Ты их вырезал из бумаги?

— Нет, они живые.

Он поднял коробку и подал ее Тереи.

— Приложи, дядя Пишта, к уху, услышишь, как они скребутся. И ты тоже, — обратился он к Ференцу, — только не открывайте, а то птички улетят.

У Иштвана защемило сердце от тоски по сыновьям, растрогало доверие Михая. Тень от шляпы, раскрашенной красными зигзагами, падала на загорелую мордашку мальчика.

В коробке что-то постукивало, когда он ее поднес к уху. Ференц не выдержал и открыл крышку, оттуда вылезли два больших кузнечика, открыли ржавого цвета крылья и улетели с громким жужжанием в слепящее небо. Кузнечики упали где-то высоко во вьющиеся растения, под их тяжестью они заколыхались, словно от легкого дуновения ветерка.

Михай вовсе не выглядел огорченным, его скорее смешило удивление секретаря.

— Я же говорил, что они улетят.

— Это кузнечики.

— Нет, птички, — упрямился он. — Правда, дядя Пишта?

— Конечно, птички, у господина Ференца нет очков, вот, он и не видит.

— Это как с Господом Богом, — сказал мальчик серьезно. — Сестры говорят, что Он существует, а папа говорит, что Его нет. Видно, у папы тоже нет очков.

— Только сбивают с толку детей, — возмутился Ференц. — Ясно, что никакого Бога нет, — он считал нужным объяснить мальчику его заблуждения.

Ты всегда говоришь наперекор, — засмеялся Тереи, — ясно, Бог существует. Только не каждый Его видит, а даже тому, кто видит, удобнее делать вид, что Его нет.

Ференц тяжело вздохнул и бессильно опустил руки.

Ведите теологический диспут без меня. Слишком жарко. А как договоритесь, то загляни, Иштван, ко мне: Я хочу тебе кое-что сказать с глазу на глаз.