Каменные часы - [83]

Ветерок гонял по шелковому лугу медленные волны. Высокая трава волновалась, как вода. Выпрямляясь, вспыхивала неисчислимыми остриями стрел, и слышно было даже пчелиное гудение. Здесь пчел водилось в изобилии. Сутулый Иван тут еще ладил пасеку за год до войны. И где-то рядом находилась его могила.

Катерина не стала отыскивать — не шли ноги от усталости, угорела в покое после тяжелого одинокого пути.

В селе, куда она ходила, бесчинствовали оккупанты.

На центральной площади стояла виселица. Понаехало множество машин-душегубок, и жителей отлавливали с собаками, как зверей, травили в душегубках газом, складывали из мертвых жуткие штабели, обливали бензином и поджигали, чтобы и следа не осталось от русских людей.

Каликой перехожей шла по улицам села Катерина от самой окраины к явочной квартире. На убогую нищенку фашисты не обращали внимания. Таких пока не тащили они к виселицам и душегубкам, не терзали еще в злобе. Смеялись ей вслед.

Дягилевская мина была завернута в мешковину, что прижимала к груди, будто горький скарб, Катерина. Предназначалась мина оккупантам, которые заполонили все село и думали, что они одни распоряжаются на белом свете жизнью и смертью и самих никогда не настигнет кара.

Смерть! Смерть! им несла Катерина, сгорбившись и съежившись, казалось, и тени не отбрасывает под знойным солнцем такая фигура. Дунь на нее — и исчезнет, растворится, словно привидение.

Спину и ноги сводило от напряжения, муки — ведь могла не дойти, любая случайность могла погубить, и дальше бы покатили убивать сытые, откормленные изверги. Все до одного они должны именно здесь найти свою смерть, пусть напируется всласть воронье падалью. И много гитлеровцев возьмет ее мина, сделанная глухим летчиком. И всем погибнуть от народного гнева, не уйти от расплаты.

На явочной квартире в одноэтажном деревянном доме были выбиты все окна, с мясом вырванная входная дверь висела на единственной петле, кровавые пятна растеклись и застыли на крыльце, и там отпечатались следы вражеских сапог.

Сначала она прошла мимо. Затем вернулась, запоминая еще одну беду, и разглядела множество стреляных гильз. Так просто не дался в руки гитлеровцам подпольщик Ваня Ковров.

Катерина преклонила голову.

Взял за себя Ваня несколько жизней врага. Взял!

Она незаметно огляделась. В доме напротив чуть колыхнулась занавеска. Кто-то наблюдал и разглядывал ее. Следовало уходить, а ноги будто приморозило к земле. Током пронзило нехорошее предчувствие. Трудно и медленно пошла дальше. Сверток с миной едва не выпал из рук. Но сразу вспомнила: в этот дом часто повадился захаживать Тялтя-Гуль, и теперь тонкогубая обмирает за занавеской, качает нарядный домик от страха. Наверное, видела потаскуха, как умирал Ваня Ковров. Двадцати годочков не было парню.

Катерина нагнулась, забрала горстку пыли в ладонь и посмотрела в окошко. Точно! Пряталась за занавеской тонкогубая. Маленькие глазки сделались как плошки. В круглый, засохший блин превратилось лицо. Убить было мало такую гадюку.

Затарахтела сзади мотоциклетка.

Катерина поскорее свернула в проулок с глаз долой. Про душегубки ее предупредили, а костры из людей она уже видела. Гитлеровская солдатня растеклась по всему селу, целый полк наливался вином на «отдыхе» от своей работы.

До вечера надо отсюда выбираться, потому что в комендантский час стреляли людей фашисты, страх у них прибавлялся к ночи, били из пулеметов по возникавшим во тьме теням и просто на звук, лишь заслышится шорох.

Была на памяти Катерины еще одна явка.

Снова пришлось идти через село и видеть скорбные картины разрушений. Пожарища появились на многих улицах. Не услышишь, как бывало, ни лая собаки, ни крика петуха. Одинокие прохожие проходили торопливо, стараясь побыстрей исчезнуть в домах, укрыться у себя, знакомых или соседей.

Жизнь на селе затаилась и едва теплилась.

Об этом подумала Катерина. Ведь не осталось туг больше воинов. Костры из людей всех забрали: и здоровых, и больных. И всюду ненависть поселилась, сочилась уже от земли и напоила сам воздух. Но предстояло селу освободиться от оккупантов, отведя им место в гнилом овраге, куда издавна закапывали умерших от неизлечимых, страшных болезней. Там же хоронили и сумасшедших.

Как раз она проходила стороной от этого оврага и могла представить себе, как месть случится, что изменится по сравнению с сегодняшним положением.

В прах вобьет месть сытую солдатню, орущую сейчас пьяными голосами свои лающие маршевые песни во дворах лучших домов, что уцелели на селе. В прах! Материнские окна фашистов на далекой земле мрак затопит. И прокляты будут их матери. А пока гитлеровцы гогочут и веселятся, связанные одной веревочкой преступлений, вместе им легче забыть за вином, что каждый, каждый! ступивший в Россию, перейдя границу, сделался убийцей, недотыкомкой и нетопырем. Зверем.

Шла Катерина по селу и все запоминала.

Пыль перемешивалась с пеплом, хрустела под ногами, в худой ботинок попал камешек и мучил ногу. Она села переобуться на обочинку, глянула невзначай вверх и увидела небо — высокое, дальнее, недосягаемое и прекрасное в полном своем блеске синевы и покое. С тоской пожалела, что природа не дала ей крылья, а то бы взлетела она повыше и оглядела земли своей страны, в одну минуту бы узнала о грядущей победе, близко ли она?