Каменные часы - [44]

Дягилев понимал: такие минуты редко случаются и, вероятно, возможны только в высшие мгновения счастья или светлого горя, что приходят к человеку с постижением обиды ли, восхищения ли — ведь вся человеческая жизнь будто теряет свою значимость на природе и вместе с тем ощущается как высшее ее проявление.

Человек инстинктивно возвращается сюда, чтобы здесь лечиться от зла, корысти, ненависти, страха, неутоленного честолюбия, зависти, чтобы душа пусть на краткое время смогла бы исполниться особенного миротворного света. Природа ото всего способна излечить, размышлял Дягилев, с невольной улыбкой оглядываясь по сторонам и видя, что дети и жена счастливы сейчас, как он, освободившись от города.

Сын уже ладил удочки, и сестра с нетерпением ожидала, когда брат наконец оснастит гибкие прутья орешника тонкой прозрачной леской, на которой уже были закреплены и грузила, и поплавки, и крючки.

Жена успела переодеться в купальник, заколоть волосы и спрятать их под резиновую шапочку.

— Я готова плавать! — крикнула она, махнув ему рукой. И Дягилев вспомнил, что Люба после первых родов стала бояться воды и лишь когда он был рядом, решалась плавать. Она боялась и не могла преодолеть страх.

Дягилев снял брезентовые брюки, ковбойку, кеды и по крутому спуску вышел к берегу заливчика. С другой стороны водохранилища едва-едва донеслась музыка. Он знал: там располагалась турбаза, и внимательно осмотрелся. Но поблизости от себя не увидел ни костровых дымков, ни палаток туристов и рыбаков. Не слышалось окрест и стука топора. И Дягилев порадовался, что приехал в будний день, когда тут спокойно и безлюдно.

Прекрасная нашлась стоянка!

Он вошел в воду, и целый косяк мальков с темными спинками метнулся от его тени, уйдя с прогретого солнцем места. На дне светился желтый песок и была видна затонувшая разбитая лодка. Дягилев нырнул мимо нее и насколько хватило сил терпеть без воздуха плыл под водой, скользя все дальше и дальше в темноту, пока тихонько не зазвенело в висках и постепенно не замедлилось стремительное движение. Тогда он с усилием вынырнул и в изнеможении лег на спину. Совсем рядом плеснула большая рыбина, и Дягилев оглянулся на берег, где стояли уже Люба и дети с удочками. Они что-то кричали, и слов нельзя было разобрать — так оглушило его водой, да и далековато он все-таки незаметно заплыл.

Что ж, приехали они сюда не только отдохнуть, но и сына научить плавать, а для этого необходимо спокойное бесстрашие, подумал Дягилев, и, сложив ладони, ухнул филином.

Дети засмеялись, но, выходя из воды, Дягилев заметил, как побледнела Люба. Она еще больше теперь боялась воды, боялась вдвойне, потому что он, не думая о том, сумел ее напугать.

Купаться она, конечно, не пошла. Постелив походное одеяло, легла с ним рядом на траве загорать.

— Тебе не надо так далеко нырять, — сказала Люба, — ты же знаешь, как я боюсь воды.

Сын топтался рядом, готовясь с обрыва закинуть удочку, и Дягилев сказал:

— Вода прекрасно держит, если не думать, что в ней можно утонуть. В этом весь секрет. И мы с тобой переплывем водохранилище, как я обсохну и разогреюсь на солнце.

— Я не поплыву. — Люба перевернулась на живот и надела темные очки, открыла книгу, — ты хочешь, чтобы я утонула?

Сын запутался в леске и не мог никак с ней разобраться.

— Тогда я поучу сына плавать, — сказал Дягилев, — верно, Андрей?

Мальчик покраснел, наугад потянул леску и оборвал ее.

— Я тоже боюсь воды, — ответил он и отвел глаза, — я очень боялся, когда ты долго-долго не выныривал, я уже думал, что тебя не увижу.

— Но мы же специально приехали, чтобы ты научился плавать. — Дягилев встал и принялся с сыном распутывать леску. — Сам же ты, Андрей, был согласен учиться плавать и горел нетерпением, считал дни до отъезда. Тут главное: не бояться.

— Но я же боюсь, поэтому и не смогу именно сейчас научиться плавать.

Дягилев сердито посмотрел сыну в глаза. В них таяла, угасала тревога, но мальчик выдержал взгляд и твердо сказал:

— Пока я боюсь. Я сам попрошу научить…

— Вот как ты его напугал, — заметила Люба, — не надо было так далеко нырять.

— Я все-таки поплыву на тот берег, — сказал упрямо Дягилев.

— Но плыть ведь больше километра, — возразила Люба, — это опасно, и не надо валять дурака.

Дягилев распутал леску и похлопал сына по плечу:

— Приплыву назад и покажу такое упражнение, что страх с тебя сойдет, как с гуся вода.

Люба захлопнула книгу и поднялась на ноги.

— Тогда я поплыву с тобой.

— А где Валентина? — спросил Дягилев. — Куда она исчезла?

— Ушла ловить пескарей, — сказал Андрей, — тут есть одно поваленное в воду дерево. Она удит с него. Наловила кузнечиков, мух и удит.

— Бери пример с сестры, — подмигнул сыну Дягилев, — она в прошлый раз научилась плавать в два счета.

— Она старше меня на два года, и ей уже одиннадцать лет. Через год я не буду бояться воды, — уверенно сказал мальчик.

— Валентина потому и научилась сразу, что не боялась воды, — добродушно улыбнулся Дягилев, и морщины на его лице разгладились. Он гордился своей дочерью, ее бесстрашием и хладнокровием больше, чем яркой ее красотой и обаянием, умением и среди мальчишек быть лидером.