Каменная баба - [2]

Шрифт
Интервал

-Я в институте по Успенскому работу писал,- многозначительно сказал он: будто приоткрывал завесу над сокровенным.- Хорошая, между прочим, работа была - одна из лучших на потоке: я потом, здесь уже, месяц в областную библиотеку ездил, дописывал.

-Напечатали?

-Да нет, лежит где-то. Не по Сеньке шапка. Будем других учить: авось, дадим стране нового Чернышевского... Вы-то как к ним относитесь? К Добролюбову с Писаревым?

Она представила себе лица из школьного учебника, сравнила их с Кузьмой Андреичем, нашла определенное портретное сходство, но на большее у нее не хватило эрудиции.

-Не знаю. Литература у меня всегда хромала... Я бы у вас, Кузьма Андреич, из двоек не вылезала!..

Это было произнесено ею искренне и почти сгоряча: как если бы она сказала вдруг, что Кузьма Андреич не герой ее романа, и он так, кажется, ее и понял, но не обиделся, а сказал не то с досадой, не то с непонятным ей облегчением:

-Это плохо. На литературе у нас до сих пор все держалось и держится. Другого же нет ничего... На чем мы с вами остановились?

Она решила подразнить его:

-Про главного врача говорили. Что он женщинами увлекается.

-И это успел доложить?- искренне подосадовал он на себя.- Разболтался, как старуха на завалинке... Оно и так и не так. Не больше, чем другие. Заметная фигура просто. Мы ж на виду здесь. Потому как все наперечет. Но это я уже говорил вам, кажется... Давайте я вам лучше настоящую редкость покажу. Все, что было пока,- это так, для галочки и знакомства.

-В Петровском?

-За его пределами. В степь надо идти.

-Вы ж говорите, оно на пять километров растянулось?

-Это в длину, вдоль речки. А вбок - шаг ступи и кончилось...- и решительно свернул с дороги на узкую тропу, протянувшуюся между домами и ведшую в никуда, по мнению местных жителей: две случайные свидетельницы этого необдуманного рывка в сторону усмотрели в нем нечто невиданное и отнеслись к нему с очевидным изумлением. ( Жизнь здесь, как выяснилось потом, была вся рассчитана и расписана до мелочей: обычные маршруты пешеходов - и те не подлежали изменению без явной на то необходимости. Уже то, что они шли среди улицы, нарушало негласные законы уличного движения: середина, как известно, оставляется пьяным, чтоб не сваливались на обочину.) Кузьма Андреич на что был занят собой и беседой с нею - и то заметил вызванное ими смятение умов и живое неодобрение:

-Подумали, наверно, бог знает что. К этой бабе только я один и хожу. Никому в голову не придет, что можно камням поклоняться. Я своим оглоедам толкую: опишите ее, статью с вами сообразим, тиснем в областной газете: у меня там знакомый есть, в культурном отделе - обо всем уже договорились, да никого сподвигнуть не могу, им эта статья нужна, как мне трактор: заставить - и то не удается. Русский человек такой - не захочет, так ему родной отец не прикажет: обязательно просаботирует, просачкует да проленится. Отвращение у него к белому листу бумаги. Да и к заполненному тоже... Вы, надеюсь, не такая?

-Да нет. Люблю письма писать. А еще больше - получать их.

-Оно и видно. Я учеников за версту чую... Наверно, и стиль свой есть?..- Но на этот вопрос она отвечать не стала: не то поленилась, как его ученики, не то решила, что они все же не на уроке.- Один нашелся,- припомнил он.- Лешка Семкин. Взял где-то описание памятника танкисту и списал все, до запятой единой. Хотел, говорит, приятное вам сделать...

Каменная баба была видна издали. Во вросшем в траву продолговатом, поставленном на попа валуне не сразу можно было угадать изваяние первобытной женщины: древнее изображение и тесалось когда-то в самом общем и бесформенном виде, и с течением времени окончательно выветрилось, стерлось, сгладилось и погрубело. Лишь в верхней части угадывалось подобие черт лица, а в средней - двух параллельных или чуть раскосых грудей, свисавших до земли: если это и была женщина, то вышедшая в степь роженица, мать-одиночка, но никак не искусительница, не искательница приключений.

Ирина Сергеевна поежилась.

-Похожа на снежную бабу,- сказала она вслух, подавляя в себе неуютное чувство.- С тех пор, наверно, и лепят.

-Верно,- согласился учитель и мысленно поставил ей пятерку за сообразительность.- У вас исторический подход. Это самое трудное. Темное дело - история. Кто тут раньше жил? Амазонки, может быть? Завоевали их - и с тех пор баб не только лепим, но и воюем с ними?.. Россию не понять без этого. Слишком уж разрывает нас на части.

-Вы и это опубликовать хотели?

-Да нет уж, куда нам, с грязной рожей да в калашный ряд? Пофантазировать бы да помечтать на досуге...

Странная это была экскурсия. Было около пяти-шести часов пополудни; солнце садилось, освещая выгоревшую за лето (шел август) степь покойным, нежарким, миролюбивым пламенем; в стороне осталось вытянутое как по веревке Петровское, которое отсюда было видно на большом его протяжении: так, надо иногда отойти в сторону, чтобы разглядеть отрезок жизни; рядом стояла каменная баба: безликая и безгласная участница истории, а в шаге от нее учитель, который тоже метил в ее пророки и свидетели.

-Как она вам?- спросил он.- Впечатляет?


Еще от автора Семен Яковлевич Бронин
Малая психиатрия большого города

Это обследование было проведено более двадцати пяти лет назад. Автор попытался представить исследование о распространенности в населении психической патологии так, чтобы работа была в той или иной мере доступна всякому. Дело того стоит: психиатрия нужна каждому — особенно в тех ее разделах, которым эта книга посвящена в первую очередь: «пограничная», повседневная, почти житейская.


История моей матери

Роман повествует о жизни француженки, рано принявшей участие в коммунистическом движении, затем ставшей сотрудницей ГРУ Красной Армии: ее жизнь на родине, разведывательная служба в Европе и Азии, потом жизнь в Советском Союзе, поездка во Францию, где она после 50-летнего отсутствия в стране оказалась желанной, но лишней гостьей. Книга продается в книжных магазинах Москвы: «Библиоглобусе», Доме книги на Новом Арбате, «Молодой гвардии». Вопросы, связанные с ней, можно обсудить с автором.


Рекомендуем почитать
Поговори со мной…

Книгу, которую вы держите в руках, вполне можно отнести ко многим жанрам. Это и мемуары, причем достаточно редкая их разновидность – с окраины советской страны 70-х годов XX столетия, из столицы Таджикской ССР. С другой стороны, это пронзительные и изящные рассказы о животных – обитателях душанбинского зоопарка, их нравах и судьбах. С третьей – раздумья русского интеллигента, полные трепетного отношения к окружающему нас миру. И наконец – это просто очень интересное и увлекательное чтение, от которого не смогут оторваться ни взрослые, ни дети.


Воровская яма [Cборник]

Книга состоит из сюжетов, вырванных из жизни. Социальное напряжение всегда является детонатором для всякого рода авантюр, драм и похождений людей, нечистых на руку, готовых во имя обогащения переступить закон, пренебречь собственным достоинством и даже из корыстных побуждений продать родину. Все это есть в предлагаемой книге, которая не только анализирует социальное и духовное положение современной России, но и в ряде случаев четко обозначает выходы из тех коллизий, которые освещены талантливым пером известного московского писателя.


Его Америка

Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.


Дороги любви

Оксана – серая мышка. На работе все на ней ездят, а личной жизни просто нет. Последней каплей становится жестокий розыгрыш коллег. И Ксюша решает: все, хватит. Пора менять себя и свою жизнь… («Яичница на утюге») Мама с детства внушала Насте, что мужчина в жизни женщины – только временная обуза, а счастливых браков не бывает. Но верить в это девушка не хотела. Она мечтала о семье, любящем муже, о детях. На одном из тренингов Настя создает коллаж, визуализацию «Солнечного свидания». И он начинает работать… («Коллаж желаний») Также в сборник вошли другие рассказы автора.


Малахитовая исповедь

Тревожные тексты автора, собранные воедино, которые есть, но которые постоянно уходили на седьмой план.


История Мертвеца Тони

Судьба – удивительная вещь. Она тянет невидимую нить с первого дня нашей жизни, и ты никогда не знаешь, как, где, когда и при каких обстоятельствах она переплетается с другими. Саша живет в детском доме и мечтает о полноценной семье. Миша – маленький сын преуспевающего коммерсанта, и его, по сути, воспитывает нянька, а родителей он видит от случая к случаю. Костя – самый обыкновенный мальчишка, которого ребяческое безрассудство и бесстрашие довели до инвалидности. Каждый из этих ребят – это одна из множества нитей судьбы, которые рано или поздно сплетутся в тугой клубок и больше никогда не смогут распутаться. «История Мертвеца Тони» – это книга о детских мечтах и страхах, об одиночестве и дружбе, о любви и ненависти.