Каменка - [4]

— Господа, — сказалъ Орловъ, какъ всегда, по французски: у меня къ вамъ просьба; мы каждый день толкуемъ, споримъ, и все, кажется, безъ толку. Говорятся умныя вещи, а не сходимся ни въ чемъ, и неизвѣстно, на чьей сторонѣ правда. Попробуемъ вести разговоръ по парламентски.

— Это какъ? — спросилъ ничего не подозрѣвавшій младшій Раевскій.

— Выберемъ предсѣдателя… вотъ, кстати, на столѣ и колокольчикъ, — улыбнулся черноглазый и статный красавецъ Орловъ.

— Браво! — подхватилъ Пушкинъ, садясь съ ногами на диванъ: будетъ старое вѣче….

— Республики въ Новгородѣ и Псковѣ процвѣтали семь вѣковъ! — не громко, но рѣшительно, проговорилъ Мишель.

— Искорка! — разсмѣялся Пушкинъ: но кого же въ предсѣдатели?

— Васъ, Николай Николаевичъ! васъ выбираемъ! — обратился Якушкинъ, очевидно по условію съ другими, къ младшему Раевскому.

— Тебѣ, тебѣ! — крикнулъ Пушкинъ, апплодируя другу.

— Избираемъ, просимъ! — подхватили остальные.

Всѣ тѣснѣе сдвинулись, съ трубками и сигарами, вкругъ большаго, укрытаго ковромъ, стола. Тяжело изъ угла, съ своей гаванной, подвинулся въ креслѣ и старшій, какъ всегда, плотно поѣвшій, Давыдовъ.

— О чемъ же пренія? — полушутя и полуважно спросилъ, берясь за колокольчикъ, Раевскій.

— Да вотъ, — началъ Якушкинъ: чего ни коснешься, рѣчь невольно заходитъ о томъ-же, незримомъ, безъ видимой должности и власти, человѣкѣ, который, между тѣмъ, теперь вся сила и власть…. Вы, разумѣется, понимаете, о комъ говорю?

— Еще бы, — отозвался Василій Львовичъ.

— Протей-министръ, — произнесъ Волконскій.

— Діонисіево ухо, — сказалъ, поджимая подъ себя ноги, Пушкинъ.

— Онъ лазутчески, подъ личиной скромности, — продолжалъ Якушкинъ: какъ змѣй, какъ тать, вползаетъ всюду, все порочитъ и хулитъ, ловко сѣя недовѣріе въ монархѣ къ лучшимъ силамъ страны.

— Къ нему, въ Грузино, — подхватилъ Василій Давыдовъ: уже ѣздятъ не только члены государственнаго совѣта, даже министры….

— А ты, Базиль, хотѣлъ-бы, — хрипло прокашлявшись, перебилъ брата старшій Давыдовъ: чтобъ всѣ ѣздили въ твоему краснобаю, Мордвинову, или къ этой раскаявшейся, семинарской Магдалинѣ, - къ Сперанскому?

— Не перебивать, не перебивать! Къ порядку! — послышались голоса.

Раевскій позвонилъ. Александръ Львовичъ, брезгливо пыхтя, опустилъ спину въ кресло, а подбородокъ въ жабо.

— Такъ вотъ, господа, — продолжалъ Якушкинъ: слыша это, всѣ мы, между прочимъ, знаемъ, кто въ настоящее время противится и лучшимъ мыслямъ государя…. въ томъ числѣ предположенію о волѣ крестьянъ…. Поставимъ вопросъ: возможна-ли, желанна-ли эта воля?

— Еще бы, — живо отвѣтилъ Волконскій: дарована свобода завоеваннымъ, прибалтійскимъ эстамъ и латышамъ…. а сильная, древняя Россія….

— Побѣжденные ликуютъ, побѣдители порабощены! — произнесъ съ чувствомъ Орловъ.

— Гоняемся за славой освободителей и повелителей всей Европы, — проговорилъ младшій Давыдовъ: а дома — военныя поселенія, Татаринова, Фотій и Магницкій.

— Такъ тебѣ, Вася, хотѣлось-бы освободить своихъ крѣпостныхъ? — спросилъ Александръ Львовичъ.

— Да, да и тысячу разъ да! — съ жаромъ и твердо отвѣтилъ младшій братъ.

Александръ Дьвовичъ грузно повернулся лѣнивымъ, тучнымъ тѣломъ, попробовалъ опять прокашляться и привстать.

— А кто будетъ, Базиль, тебѣ дѣлать фрикандо, супъ а-ли тортю и прочее, — спросилъ онъ: если дадутъ вольную Митькѣ? и что скажетъ Левъ Самойлычъ?

— Всѣхъ освобожу, и теперь Митѣ и Самойлычу я плачу жалованье! — отвѣтилъ Василій Львовичъ: спроси, вонъ, Якушкина — ему графъ Каменскій давалъ четыре тысячи за двухъ крѣпостныхъ музыкантовъ его отца…. а Иванъ Дмитріевичъ графу отвѣтилъ выдачей имъ обоимъ вольныхъ.

— Рисуетесь! — брезгливо прохрипѣлъ Александръ Львовичъ, сося полупогасшую сигару: въ якобинцевъ играете…. мода, жалкое подражаніе чужимъ образцамъ.

— Какъ мода? извините! — обратился къ спорщику Волконскій: это постоянная мысль лучшихъ нашихъ умовъ.

— Гдѣ они? — кисло улыбнулся и зѣвнулъ Александръ Львовичъ.

— Екатерина думала, — отвѣтилъ Волконскій: графъ Стенбокъ, двадцать лѣтъ назадъ, подавалъ мнѣніе о вольныхъ фермерахъ… Малиновскій совѣтовалъ объявить волю всѣхъ крестьянскихъ дѣтей, родившихся послѣ изгнанія Наполеона.

— Мордвиновъ предлагалъ планъ, — подхватилъ Орловъ: чтобы каждый, кто внесетъ за себя въ казну извѣстную сумму, по таксѣ, или пойдетъ охотой въ солдаты, былъ свободенъ.

— Опять Мордвиновъ! но вѣдь это все галиматья! — нетерпѣливо проговорилъ Александръ Львовичъ: quelle idée! воля безъ земли, безъ права на свой уголъ, пашню, домъ…. вѣдь фермеры….

— Отсталъ, отсталъ! — живо крикнули Давыдову Орловъ, младшій братъ и Волконскій: съ землею! рѣшаютъ дать землю!

— Кто рѣшаетъ? удивленно спросилъ и даже приподнялся Александръ Львовічъ, глядя на собесѣдниковъ.

Тѣ странно замолчали.

— Охъ вы, кроители законовъ и жизни!.. скучно!.. Партія! но вѣдь и Аракчеевъ партія…. потягайся съ нимъ!

— Такъ по твоему все хорошо? и военныя поселенія? — спросилъ брата младшій Давыдовъ.

— Нѣтъ, этого не хвалю.

— Наконецъ-то! но почему?

— Да какъ тебѣ это сказать? ну, просто нелѣпо и глупо устроено! ну, совсѣмъ глупо! — убѣжденно отвѣтилъ Александръ Львовичъ: всѣ эти поселяне, во-первыхъ, никуда негодные солдаты, а во-вторыхъ, внѣ фронта, постоянно недовольные крестьяне…. оттого и бунты….