Камень-обманка - [131]

На все лады шумели и распевали в тайге пеночки, дрозды, овсянки, мухоловки, поползни. Иногда в это милое посвистывание и цвирканье врывался резкий крик кедровки, испуганной двумя оборванными, почерневшими людьми, продиравшимися сквозь заросли. Катя и Андрей шли голодные, не оглядываясь, не обращая внимания на море синих, желтых, красных цветов.

В начале второй недели Кириллова, шедшая впереди, обронила глухо:

— Река, Андрей.

Россохатский удивленно взглянул на Катю, не понимая, почему не рада.

Спотыкаясь, они направились к быстрой воде, летевшей в высоких каменных берегах, поросших кедром и березой.

Внезапно женщина остановилась, будто ее дернули за косу.

— Так и есть, господи!.. Невмочь мне…

Она смотрела широко открытыми глазами на закованную в гранит реку, на пенные шиверы, бившие в берега, и лицо у нее застыло и побелело.

— Что ты, Катенька? — спросил Андрей, ничего не понимая.

— Нешто слепой?.. Крутились мы с тобой, ровно белки, и вот — докрутились… Шумак…

Лишь теперь Россохатский увидел: они — на берегу знакомой реки, и отсюда рукой подать до зимовья. Катя спросила:

— Чё делать?

Он отозвался расстроенно:

— Искать дорогу. Что ж еще?

— Я вовсе обезножела, Андрей. Впору ногам караул кричать…

Он сбросил суму, присел на камень.

— Доведу тебя до избы, поищу тропу. Отдохнешь — и в путь.

— Не хочу зимовья. Там Гриша с Диким лежать.

И призналась, опустив голову:

— Робею я…

— Что ж ты хочешь? Не торчать же здесь без толку. Ноги протянем.

— Можеть, какую пещеру сыщешь?

— Ладно. Только не уходи из нее никуда, ради бога. Заплутаешься — и сама пропадешь, и мне конец.

Они нашли у самого берега углубление в скале, натаскали туда свежей травы, кинули сверху Катин ватник.

Убежище сыскалось как нельзя больше ко времени, потому что небо опять почернело, и начался дождь.

Андрей пробудился раньше Кати. Небо было синее и чистое, точно за ночь кто-то добрый перекинул Россохатского и Кириллову на берег Черного моря. Однако сотник уже знал: это обманный покой, и после полудня, как обычно, может ударить дождь.

Он не стал тревожить женщину. Захватив оружие, топор, привычно перекинув через плечо веревку, выбрался на высокий берег и остановился на мгновение: запомнить место. Рядом рос старый кедр с сухой вершиной. Приметив его, Россохатский все же счел не лишним надсечь кору топором.

Надо было поискать дорогу на юг. Шагая вдоль берега, он не надеялся на удачу, но заставлял себя верить в нее. Подташнивало, кружилась голова, в ушах звенело, словно вокруг толклись комары.

Все дорожки, которые он нашел до полудня, тоже змеились вблизи Шумака. Идти было трудно, то и дело на пути громоздился ветробой. Корни деревьев, из которых ветер выкрошил землю, торчали, как скрюченные пальцы поверженных исполинов. Временами лес кончался, зеленел густой кустарник; попадались карликовые березки и такие же игрушечные ивы. Деревца иной раз так тесно переплетались, что их можно было принять за одно дерево, сказочное и страшное, как и многое в этом краю.

Нередко он натыкался на ямы и пни-выворотни. Россохатский обратил внимание на разграбленный муравейник, разрытые норы бурундуков и мышей — несомненные следы жировки бурого медведя.

То ли оттого, что горные реки похожи одна на другую, то ли оттого, что зашел далеко, но Андрею показалось: река, у которой бредет, — не Шумак.

Солнце уже стало западать за белки, когда Россохатский, окончательно выбившись из сил, свалился на камень возле сильно заросшего ущелья. Где-то рядом, внизу, гремел водопад или билась о щебень шивера.

Отдышавшись, сотник нашарил в кармане кисет — и вздохнул: табак давно кончился. В матерчатом мешочке пузырились высушенные и мелко изрезанные листья березы. Свернув толстую папиросу из листвы, морщась и заранее покашливая, Андрей лег на траву, задумался, и отчаянье охватило его. Он и Катя попали в силок, и, кажется, им не выбраться из него. Ни патронов, ни продуктов, ни табака. Курево было пустое, от него лишь першило в горле и сильнее хотелось есть.

Не придумав ничего утешительного, решил отправляться обратно. Но в этот миг его будто кто толкнул в спину: услышал за кустами шуршание камешков и чавканье, похожее на всхлипы грязи, когда идешь по болоту.

Андрей резко вскочил, повернулся и бросил руку на ремень карабина.

Прямо перед ним, в шести или семи саженях, стоял молодой бурый медведь. Он с удивлением и опаской взирал на человека, а лохматые уши стояли торчком.

Андрей замер. Он находился на краю ущелья, в неудобной позе, и страх жаром бросился ему в голову. Стаскивать оружие было рискованно, зверь мог кинуться на человека. Мелко дрожа от напряжения, Россохатский стал тихо отставлять в сторону правую ногу, чтобы получить опору для стрельбы. Как только ему удастся стянуть карабин, он выстрелит без промаха в эту тушу, в эти пять или семь пудов мяса и жира, которые спасут Катю и его от голода.

Но мохнач смотрел на человека настороженно, и в глазах зверя всё явственнее загоралась злоба, а шерсть на загривке вздыбилась.

Внезапно бурый зарычал, привстал на задние лапы, опустился и, подпрыгнув, кинулся… наутек.

Россохатский рванул из-за спины карабин, бросил его к плечу, но в тот же миг ощутил, что под правой ногой у него пустота и, взмахнув руками, повалился в ущелье.