Камень-обманка - [114]

Два лета назад молодой человек появился в Иркутске и продал приятелю Грязнова купцу Второву десять крупных корней. Прежде, чем вернуться домой, Лю навестил Куросаву: принес ювелиру небольшую партию золота.

Уплатив деньги, японец побарабанил пальцами по столу, сказал:

— У меня плохое известие, господин Лю. В Маньчжурии вас ищет полиция. Бесследно исчез член вашей артели… Кхм… После вполне удачного промысла.

Китаец долго молчал.

— Что вы предлагаете? — наконец спросил Лю.

Куросава пожал плечами: он может дать достойному человеку всего лишь место слуги в своем доме. Больше — увы! — нечем помочь.

Лю остался в Иркутске.

Нет, Куросава не считал себя наивным человеком и не думал, что корневщик будет верен и предан ему. Но деваться китайцу все равно некуда, и он волей-неволей должен тащить телегу хозяина. А Куросаве требовался именно такой человек: тихони, живущие в соответствии с законом, едва ли могли принести пользу делу, которое задумал японец.

Минувшим летом ювелир и торговец сколотили небольшую артель для похода на Шумак. Было решено, что ее возглавит Хабара — наиболее порядочный и сильный человек из тех, кого удалось подрядить.

Беседуя с таежником, и Куросава и Грязнов всячески старались разжечь слух о каре, которая может обрушиться на голову Гришки за прошлое отца. И оба нимало удивлялись тому, что Хабара верит этой угрозе, придуманной ими загодя.

Короче говоря, в конце лета артельщик увел старателей в Саян. Однако зимой в Иркутске появился Дин. Сначала Куросава сильно огорчился. Он полагал, люди уже на месте, ищут Чашу, а выходит, они толкутся на Китое, бог знает зачем. Дин объяснил: их задержали ранние дожди. Кроме того, у артели вышел припас, к ней прибились женщина и офицер — и еду приходится делить на пятерых. Что же делать: опасно идти на Шумак, не пополнив мешки провиантом и патронами. Нужна, разумеется, и зимняя одежда.

Услышав вздох Куросавы, Дин поспешил успокоить хозяина: нет, люди не предавались безделью, а били шурфы. Старик — вот, пожалуйста, — принес господину немного песка.

Куросава и Грязнов сочли доводы Дина разумными. Они готовы были снабдить артель всем необходимым, однако пожелали узнать, что это за типы — женщина и офицер?

Услышав от старика, что Кириллова — дочь известного золотишника и сама много лет ходила за фартом, а офицер — беглый казак, японец удовлетворенно покачал головой. Да, да, он полагается на Дина, как на каменную стену. Славу богу, они не первый год в один уголек дуют. А это что-нибудь да значит!..

Встретились они — Куросава и Дин — незадолго до революции, в Харбине, куда ювелир приезжал за партией карманных серебряных часов.

Дину не везло, он перепробовал десятки профессий, и ни одна из них не сделала его состоятельным. В юности он ходил на лов креветок и трепангов, плавал матросом на каботажных шхунах, возил чай по Кяхтинскому тракту, строил железную дорогу между Шучанг-шу и Чай-пингом, искал золото в Куньлуне, по малым рекам Хатанского округа, на юге Сибири.

Став старше, пытался искать драгоценные камни на юге Юннана, копал самородное серебро в Ганьсу, но все без успеха, и было много ночей, когда он с трудом засыпал от голода.

Десять лет ушло на корневку в Северной Маньчжурии. Первые два года он покорно влачил жалкое звание цупаншэна — человека, который ни разу на веку не вырыл женьшеня.

Потом посветила маленькая удача — нашел около десятка трехлистных растений — «тантаза», и снова месяцы и годы невезения и разбитых надежд.

Дин обычно уходил на корневку раньше других, еще в конце июня, и его маленькая гибкая фигура все лето мелькала на склонах поросших деревьями сопок. В юйбу — переднике из просмоленной материи — он обходил одну сопку за другой, но бездействовал в его руках панцуй даоцза, складной самодельный нож с рукояткой из рога косули, и пустовал баоцза — коробок из кедровой коры, в который он мечтал спрятать редкую находку.

Шли годы — но все не было ему радости больших удач.

Нет, одна была, когда нашел сразу сорок два корня. Однако в ту пору долг цайдуну, снабжавшему его продуктами и инструментом, был так велик, что ничего не осталось в руках.

Еще три года бродил он по тайге. Безвозвратно уходило время, таяли силы, и можно было надеяться только на чудо. В сумерках корневщик, затаив дыхание, слушал крик Вангангэ и Лиу — птиц, которые ведут беседу лишь там, где таится женьшень. Утрами Дин спешил к деревьям, на которых сидели птицы, но на земле ничего не было, кроме травы, ягод и грибов.

Сильно уставая и теряя веру в богатство, Дин перед ночевками зажигал курительные свечи и долго молился бумажным духам, выпрашивая у них удачу. Она не приходила, и старик менял богов — поклонялся то Будде, то Конфуцию, то Лаодзе, даже Небу (Тянь) и Земле (Ти).

Уходить из тайги пришлось в рубахе и штанах на голое тело, в соломенной шляпе и башмаках с толстой деревянной подошвой, точно таких же, в каких пришел.

Потом, в Харбине, вытягивал жилы, работая грузчиком на Сунгари и рикшей в правобережных кварталах города.

Как-то заезжий японец попросил Дина отвезти его к русско-китайскому банку и подождать, когда он вернется. Затем китаец доставил клиента в небольшой ресторан, и там пассажир внезапно предложил рикше перекусить с ним.