Камень на шее. Мой золотой Иерусалим - [126]

В университете Клара оставила письменное уведомление о том, что едет на неделю в Нортэм в связи с болезнью матери, и попросила надежную подругу подтвердить это, если потребуется. Она уезжала со смутным чувством вины оттого, что сослалась на мать, но она не смогла придумать более подходящего оправдания своей отлучке и в глубине души испытывала легкое мстительное удовольствие от этой вины, словно срывала запретный плод удовольствий прямо с колючего дерева. Она не опасалась неприятностей — ее отсутствие мало кто заметит, а некоторый элемент риска был даже привлекателен.

Они с Габриэлем встретились в здании аэровокзала: Клара боялась, что из осторожности он предложит лететь порознь, но в конце концов он решил, что ни в самолете, ни во всем Париже никому не будет дела до того, в каких они отношениях, и в крайнем случае можно выдать Клару за своего секретаря. К его удивлению, она довольно сдержанно отнеслась к возможности быть принятой за его секретаря, и Габриэль сразу отбросил эту идею, сказав, что у них вряд ли есть основания для беспокойства: ну кого они могут встретить? Клару не слишком радовало, что они никого не встретят, иногда она думала, что ей ничего так не хочется, как быть скомпрометированной — окончательно и бесповоротно, — но она поставила себя на его место и промолчала.

Клара впервые в жизни летела на самолете, и это был для нее настоящий праздник. Ей понравилось все, начиная с чашки кофе в здании аэровокзала и кончая стеклянными сверкающими пространствами аэропорта Орли, где столько соблазнов расстаться с деньгами. Ей так понравилось в Орли, что Габриэль с трудом утащил ее оттуда; она требовала, чтобы они задержались и чего-нибудь выпили, но он торопился оставить вещи в гостинице. «Куда спешить? — повторяла Клара. — Целое утро впереди, ну куда спешить? Только такие, как моя мать, сразу несутся в гостиницу, успеем мы в эту гостиницу». Но Габриэль, озабоченный хитростями и сложностями, связанными с регистрацией и перерегистрацией, о которой ему пришлось договариваться, беспокоился о том, как все сложится, и не согласился задержаться; чтобы умиротворить Клару, он купил бутылку джина в нарядной картонной коробке и большой флакон духов, и она прижимала к себе эти трофеи всю дорогу, пока они шли, и брали такси, и ехали в Париж и в гостиницу. Кларе ни разу не доводилось ездить на такси за границей, она была поражена до глубины души, обнаружив, что это возможно: вот так просто — взять такси и поехать; раньше для нее Париж всегда был связан с усталостью, от которой гудели ноги, и необходимостью старательно припоминать названия улиц. Но Габриэль знал другой Париж, он сел в такси, назвал водителю гостиницу, и они поехали.

Гостиница примирила ее с потерей аэропорта Орли. Клара знала, что они не смогут остановиться в большом многолюдном отеле с украшенным лепниной холлом, но она и не предполагала, что выбор Габриэля будет настолько удачен. Это была небольшая гостиница на узкой улочке на Левом берегу — такая тихая, что они не сразу нашли кого-нибудь, кто оформил бы их прибытие, но ненавязчивое отсутствие персонала искупалось великолепием убранства. Длинный холл весь в зеркалах, потускневших, как в знаменитом зале Версаля, где Клара когда-то побывала (она поняла теперь, что эта тусклость — не изъян, а предмет гордости); выложенный плиткой пол, рыцарские доспехи, многократно отраженные в зеркалах; полированная, покрытая резьбой старинная мебель; ярко-красная штукатурка между балками потолка. Их номер — наконец-то нашелся портье и проводил их туда — был отделан не менее причудливо и своеобразно: красные стены; кровать с пологом на столбиках черного дерева; покрывало, полог и портьеры из тяжелого зеленого бархата, ванна в тон портьерам. Выставленные напоказ водопроводные трубы и батареи отопления были выкрашены в красный цвет, на полу лежал плотный зеленый ковер, а из красных стен тянулись черно-золотые деревянные руки, держащие лампы. Клара с восхищением оглядывалась вокруг, она никогда не видела ничего подобного. Казалось, в этой обстановке и Габриэль, и она сама, и их мгновенно наступившее уединение — все наполнялось особенным сокровенным смыслом. Она повернулась к Габриэлю, стоявшему в дверях с двумя чемоданами, и ее снова поразила его особенная красота, он поставил чемоданы, захлопнул за собой дверь, и подошел, и обнял ее. Он с волнением и нежностью раздел ее, они сдернули бархатное покрывало и легли в постель, и занялись любовью. Впервые он спал с ней на двуспальной кровати, и это была первая двуспальная кровать в ее жизни.

На стене над изножьем кровати висел написанный маслом портрет женщины с тонкими чертами лица, держащей на руках маленькую собачку. Картина была вся в мелких трещинах, и женщина равнодушно смотрела сквозь эту наброшенную временем сеть.

Потом Клара сказала:

— Что со мной будет, что будет, если я когда-нибудь сдамся?

Габриэль не понял, что она имеет в виду, и она добавила:

— За мной как будто гонятся, преследуют меня, а я все убегаю и убегаю, но мне никуда не убежать. Яблоко от яблони недалеко падает.