Камень на камень - [97]
А на второй день пасхи[11] с самого утра ходили по домам, где только была пригожая девка. Сперва родителей чуток обрызгаешь, так уж полагалось, потом, посильнее, дочку, но, опять же, не через меру, чтобы не заляпать свежепобеленных стен. Не то еще хозяева осерчают и не поднесут угощенья. Это попозже, обойдя с дюжину хат, мы здорово хмелели, и тогда уже вода ручьями лилась. Из кувшинов, из ведер. Пойдет которая-нибудь в костел или из костела, девица или замужняя — ни одной не пропускали. А иную и к колодцу затаскивали. Одни держали, другие ведра вытягивали, девка визжала, а мы смеялись.
Раз Зоська Незгудка сумела от нас вырваться и пустилась наутек к речке. Мы за ней — и догнали, на ее беду, уже возле самого берега. Она молила, плакала, что у нее платье новое, и туфли новые, и новая рубашка, и все-все новое, ей тетка из Америки прислала, — в мокром хоть не возвращайся домой. Так мы ее догола раздели. Но она еще пуще стала молить и пуще плакать и вырывалась от нас. Потише тормошись, Зося, а то потеряешь невинность, и ни один из нас тебя в жены не возьмет. Подхватили за руки, за ноги и плюх Зоську в реку.
А яиц у нас всегда святили полсотни. Красили в два цвета, половину луковой шелухой в красный, половину молодой рожью в зеленый. И всегда я сам ходил святить, никто другой, мне казалось, так не освятит. Протискивался к тому месту, откуда ксендз начинал, чтоб как можно больше капель попало в мою корзинку, потому что дальше ксендз уже только махал кропилом, а капало мало. Кавалер был, а все ходил. И только в войну, когда я ушел в партизаны, начал ходить Антек, а после Антека Сташек. Но они-то недолго ходили. Сперва один, потом другой уехали из дому, и снова настал мой черед святить, что за пасха без свяченых яиц. Можно обойтись без пирога, без колбасы, но яйца должны быть. Съешь свяченое яичко, так, даже если радоваться не с чего, все равно аллилуйя.
Но покуда я два года в больнице лежал, понятное дело, не святил. А когда вернулся, на первую же пасху сварил те же полсотни. Хотя своих яиц у меня не было и пришлось в магазине купить, с печатями, — мои куры еще не неслись, да и сколько их там у меня осталось, две всего и петух. Я только-только посадил наседку, цыплята еще не вылупились. Яйца все покрасил луковой шелухой в красный цвет, потому что не хотелось тащиться на покалеченных ногах за молодой рожью в поле. Едва до костела доковылял. А вышел из дома намного раньше времени, на здоровых бы ногах пять раз обернулся туда-сюда. Думал, присяду на скамью и отдохну, прежде чем ксендз начнет святить, а получилось — чуть не опоздал, ксендз уже ходил и святил. Хорошо еще, он начал от малого алтаря и людей собралось много, в несколько рядов стояли, в нашем приходе пять деревень, так что, пока он до нашего ряда дошел, я успел пристроиться между Секулихой и какой-то незнакомой бабой.
Вот только, когда я нагнулся, чтобы развязать платок, потому что корзинка моя была в материнский платок завязана, палка выпала у меня из руки и такого шуму наделала, точно гром прокатился по костелу. Даже под самым сводом грохотнуло. И орган на хорах застонал. И сразу все повернули головы в мою сторону, глазами так бы и съели. Ксендз и тот остановился с поднятым кропилом и поглядел, куда это люди оборачиваются. Мне сделалось стыдно, я даже пожалел, что затеял всю эту историю, подумаешь, свяченых яиц захотел, не мог, что ли, до следующей пасхи подождать, вдруг бы стал лучше ходить.
Да еще, будто этого позору было мало, я никак не мог платок развязать, потому что крепко затянул узлы, чтоб они в дороге не развязались, а ксендз уже в двух шагах был. И уже надо было становиться на колени. А как тут станешь, когда одна нога совсем не гнется, а вторая еле-еле. Да только напрасно я старался, ксендз мимо как ветер пролетел. И Секулиха мне помогала, и та незнакомая баба, но вовремя развязать платок не успели, и всего несколько капелек свяченой воды капнуло мне на руки, а на яйца ничего не попало, так и остались они неосвященные. И сразу вкус другой. Точно вытащил из-под курицы, сварил и съел. Только и проку, что не нужно было себя корить, будто я поленился сходить в костел. Хуже иногда бывало, а ведь ходил, не такая уж это важная причина — ноги.
Когда я работал в гмине, как-никак на государственной службе, да и времена были не лучшие для таких обрядов, то все равно в великую субботу посреди рабочего дня уходил из правления — яйца, говорил, иду святить. Таиться я и не думал. И даже когда меня перевели на плановые поставки — иду святить яйца, говорил. Хотя на плановые поставки кого попало не назначали, вечно нам долбили на совещаниях, чтобы спуску не давать. Иной раз камнем на шее становились для людей. С полей еще хлеб не свезен, кое у кого еще на корню стоит, а тут уже шлют сроки, сдавайте, сдавайте, кто не сдаст, тому несдобровать. Но сроки-то приходили сверху. Кто их там придумывал? Небось такой, которому казалось, что он важней земли. А земли только бог важнее, если кто в него верит. А кто не верит, так земля самая наиважнейшая. И ни сроками, ни кнутом ее не подгонишь. На худой конец, можешь послать ее куда подальше, раз она тебя слушаться не желает. Но что было делать?
