— Ты моя семья, Прохор. Сам подумай, как мне на тебя обижаться?
* * *
После ухода Алексея, Белобородов остался с другом.
— А не перегибает Государь с… воспитанием внука? — бросил в пространство Пафнутьев. — Это мы с тобой в Училище в свои семнадцать лет желторотыми юнцами попали, а ты Алексея чуть ли не с рождения в черном теле держал…
Белобородов нахмурился:
— Будем считать, что я этого не слышал, Борисыч… Главе Рода всяко виднее. Или ты опять в Бутырку захотел?
Пафнутьев же обозначил улыбку:
— Очень тебе хочется ответить расхожей фразой, мол, тюрьма меня не сломает, но не буду. Ты мне лучше другое расскажи, как прошла твоя интимная беседа с Ванюшей? Она ведь состоялась?
— Состоялась, Борисыч. А прошла она весьма продуктивно. — ухмыльнулся Белобородов. — Один раз я даже в ауте побывал, когда решил от переизбытка чувств дружку нашему в ухо заехать… А так, Ванюша все на свою обиду ссылается, мол, мы тогда, твари бездушные, отказались его жену вытаскивать из плена. До сих пор, говорит, смириться с этим не может, а уж как он сам на себя руки не наложил за все эти годы, и сам до конца не понимает.
Дальше Прохор в двух словах рассказал и про подвиги Ванюши на криминальном поприще, и на личном фронте, с упоминанием двух малолетних сыновей с именами Виталий и Прохор, и про то, что Император с Цесаревичем, никого не ставя в известность, договорились с колдуном тренировать Алексея, и о «начале» этих тренировок.
— Короче, Борисыч, сходишь завтра на высочайший прием, получишь очередной пистон, а потом поедешь к себе и спокойно ознакомишься с показаниями Ванюши. Думаю, Николаич тебе их уже приготовил.
— Когда Ивана собираетесь ближе знакомить с Алексеем? — спросил Пафнутьев.
— Когда тот полную проверку пройдет. — пожал плечами Белобородов. — Сам понимаешь, до этого момента мы его к Алексею подпустить не имеем права.
— Понимаю. И, Петрович, почему ты старательно обходишь тему Алексии? — прищурился Пафнутьев. — И не говори мне, что Иван эту тему не поднимал, все равно не поверю.
— Да, обхожу, да, поднимал. — нахмурился Белобородов. — Иван действительно пытался меня расспрашивать про Алексию. И про ваши взаимоотношения, и ее взаимоотношения с Алексеем тоже. Но я, понимая всю неоднозначность ситуации, ему ничего не сказал, а заявил прямо — на эту тему разговаривать с тобой и самой Леськой.
Пафнутьев заскрежетал зубами и опустил голову.
— Борисыч, да не переживай ты так! — сочувственно протянул Белобородов. — Самое главное в этой ситуации то, что Иван никогда для своей дочери плохого не желал, даже наоборот, и все эти годы делал так, чтобы ты её нормально воспитывал. Что ему мешало в любой момент с ней связаться? Да хоть просто на улице подойти, и сказать: здравствуй, Лесенька, я твой настоящий папка Ваня! Скажешь не так?
— Так… — Пафнутьев продолжал сидеть с опущенной головой.
— И я про тоже… — продолжил Белобородов. — Фактически, девчонка спокойно выросла в хорошей полной семье с братом и сестрами, получила отличное образование и занимается любимым делом. Чего ещё отцу желать? И смирись уже с тем, что рано или поздно Алексия узнает про своего родного отца. А уж там… — Прохор развёл руками. — Как сложится. А ты для нее как был отцом, так им и останешься. Как матерью останется твоя Лизка.
— Да понимаю я всё! — вскочил Пафнутьев. — И знал, что это когда-нибудь произойдёт, но старался об этом не думать! А тут этот еб@ный колдун выскакивает, как из пuzды на лыжах! — он сжал кулаки. — Ты же понимаешь, Петрович, что я всегда хотела Леське другой судьбы, а не работы в Тайной канцелярии! Я что, не имею на это права? Мало я раз на службе чуть ли не сдыхал во славу Рода Романовых и Империи в целом? Я своих других детей в Канцелярию отдал, а Леська там в качестве колдуньи долго не протянет. Ты статистику смертей колдунов по итогам войны не хуже меня знаешь, и твоя Иринка тому прямое подтверждение! — Пафнутьев осекся. — Прохор, прости… — он сел обратно.
— Отболело, Виталя… — отмахнулся тот.
— А это заявление Государя о том, что Леська переходит в подчинении к тебе, вместе с Иваном? — продолжил Пафнутьев. — Вернее, в подчинение к Алексею, который постоянно влипает в разные истории? А это мутное покушение на него? Как мне к этому прикажешь относиться?
— Виталя, мне кажется, ты сгущаешь краски. — попытался Прохор успокоить друга. — Алексия твоя девочка уже взрослая и вполне способная за себя постоять, а ты в ней постоянно ребёнка видишь и избыточно опекаешь. Может тебе попытаться ситуацию как-то отпустить?
— Может быть… — буркнул тот. — Я как раз, когда на киче сидел, много про это думал… Думаешь, я не понимаю, что излишне дочь опекаю? Что мне постоянно докладывают обо всех её передвижениях, встречах, контактах, делают распечатки звонков и переписки в мессенджерах. Я так за своими родными детьми не слежу и не переживаю за них, как за Леську…
— Борисыч, может это у тебя чувство вины перед дочерью? За ее маму? — прищурился Белобородов.
— Может быть… Не знаю, но сделать собой ничего не могу.
— Короче, Борисыч, моё мнение таково. Деваться вам с Иваном все равно некуда, надо садиться, спокойно разговаривать под водочку с селедочкой, и решать, как вы будете жить дальше. Не думаю, что Иван хочет зла своей дочери, и твою позицию тоже должен прекрасно понимать, а уж как вы дальше будете строить свои отношения с Алексией и между собой, жизнь покажет. И еще, Виталя… Не обижайся, я тебе только добра желаю, но если ты сам с этой проблемой не обратишься к канцелярскому психиатру, мы с Сашкой тебя к мозгоправу этому за ручку отведем. Ты меня услышал?
