Камень и боль - [239]

Шрифт
Интервал

Кардиналы сидят молча на своих стульях, долго длится тяжкое молчанье папы. Что ж он не отпускает их к накрытым столам и ваннам? Порядок торжеств точно установлен, разработан, иноходцы их приготовлены к страшному походу против Перуджии, чего же еще нужно? Ах, сладостные, золотые времена папы Александра!.. Молчали, склонив головы, — не все они были делла Ровере. Через несколько дней им придется жариться в знойных потоках свирепого солнца — на торжестве закладки базилики, а потом испытать все муки военного похода, ведь папа не позволит остаться, вся Коллегия должна будет выступить с ним. Каждая минута отдыха теперь дороже золота, и недолго осталось им есть на серебре. Они молчали и, вдыхая зной, выдыхали досаду и недоуменье.

Вдруг Юлий сошел с возвышенья и, взяв кардинала Гонзага за руку, стал о чем-то с ним говорить, так как Гонзага был ему нужней остальных. После того как он отошел с ним к окну, они тоже получили право открыть рты. Обращаясь друг к другу, они стали шептаться, дополняя слова движеньем глаз. Слова были любезные, а взгляды горькие, — хваля устами, они жаловались глазами и сердцем. Потом тихо заговорили об умершем. Браманте подошел к ним, кивая в знак согласия. Он мог только подтвердить то, о чем шептали врачи, не желая говорить об этом вслух: кардинал Габриэле де Габриэлибус умер не от теплового удара.

Кардиналы почувствовали жуткий озноб. Близился великий праздник светлого Христова воскресения и с ним — закладка нового собора, о котором говорят теперь во всем Риме: новое строительство, новая эпоха в жизни церкви. Но какая же новая эпоха в жизни церкви, если кардинал де Габриэлибус умер так же таинственно, как умирали при Борджа? Врачи шептались, кардиналов знобило. А Браманте улыбался, сверкнув несколько раз взглядом на Юлия, который беседовал с Гонзага, став вплотную к нему. Для Браманте эта смерть кардинала накануне праздника и торжеств, — конечно, тоже некстати. Начнется строительство собора. Святой отец пойдет в торжественной процессии от главного алтаря старой базилики капеллы св. Петрониллы — наружу, к выкопанной яме, где будут ждать два кардинала-дьякона, церемониймейстер и двор. Золотых дел мастер Кавадассо приготовил уже великолепный сосуд с монетами, — две из них червонного золота, — который будет замурован в фундамент. А краеугольный камень из чистейшего искристо-белого мрамора ждет, обложенный пальмовыми листьями. Одним из кардиналов-дьяконов должен был быть Габриэле де Габриэлибус. А он нынче утром умер. А недавно умер и церемониймейстер маэстро Бурхард, который вел подробнейший дневник правления папы Александра, макая перо больше в желчь, чем в чернила. И прелат Тиньосини, брат алеппского комтура, умер неделю тому назад, оставив свою гробницу недостроенной. И маэстро Бурхард строил себе гробницу, и кардинал Габриэле строил гробницу, — но не дождались, померли.

Браманте улыбается, улыбка его вкрадчивая, соболезнующая, ему жаль всех, кто строит себе гробницы, а их довременно кладут где-нибудь в другом месте. Мертвец, не имеющий покоя. А ведь после смерти человек должен быть, так сказать, запечатан в земле или в камне, чтоб ни одна человеческая рука никогда больше его не касалась, чтоб только голос ангелов мог пошевелить тело, раз и навсегда здесь положенное. Кардиналы слушали, глядя с опаской. Потому что почти все они уже строили себе гробницы. Александр Шестой отнимал у них богатства и поместья, можно сказать, еще при жизни, а Юлий Второй отнимает после смерти. Все оставшееся после умершего кардинала конфискуется в папскую казну. Но они больше любили своих близких, чем папскую казну, и, жалуясь на папу, что он не позволяет им выражать свою любовь к сыновьям и родственникам в завещаниях, не хотели оставлять свое имущество и папской казне. Они строили дорогие дворцы для своих мертвых тел, не жалея денег. Папа мог захватывать их богатства, поместья, замки, ренты, коллекции, крепости и области, но он не мог отобрать у кардинала его гробницу. Юлий Второй становился безопасен для кардинала только после того, как тот ляжет в могилу.

А у Юлия Второго гигантские замыслы насчет обновления церкви и Церковного государства, — на осуществление этих замыслов понадобится много времени и денег. Кардиналы скрываются в гробницах. Теперь повсюду строятся кардинальские гробницы, это — последняя римская мода. И, слушая речи Браманте, каждый думает о себе.

Браманте слегка пожал плечами. Можно ли верить тайному перешептыванию врачей? Нет сомнения, что бедный Габриэле де Габриэлибус умер не от жары, но то, что врачи рассказывают о таинственном влиянии недостроенных гробниц, о темном призывании смерти каждым ударом молотка, о подземной глине, выбрасываемой полными лопатами рабочих и желающей быть восполненной гнилью тела, пока еще живого, которое она зовет и за которым посылает свои загадочные мрачные лучи, это просто россказни, недостойные веры! Окончив, Браманте слегка отступил и, не глядя на Юлия, заметил только, что тот побледнел и сжал руки. Тут кардиналы неуверенно пожали плечами. Никогда не надо отвергать древнюю мудрость необычных истин, в которые человеческому разуму не проникнуть. Разве мало, в самом деле, случаев внезапной смерти от этого душного зноя, как немало и недостроенных гробниц! Маэстро Браманте хорошо говорить! Ему долго еще не придется строить себе гробницу, цель жизни у него еще впереди, а его юные страстные подруги заботятся о том, чтобы кровь его не старела и не ослабевала. Маэстро Браманте строит храмы, а не гробницы, и он — не князь церкви, ему незачем думать о том, куда запрятать после смерти свое имущество от папской казны. Они молчали, думая о своих гробницах.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.