Каллиграфия - [36]

«Для галлюцинаций рановато, — решила китаянка, — зато в самый раз для Джулии Венто. Она у нас любит ночные прогулки. Ой, а это кто?» — заинтересовалась она, глянув чуть вбок. Приближение другой фигуры, в черном диннополом френче, подогрело ее любопытство, и теперь уж ни директор, ни даже его заместитель не согнали бы ее с наблюдательного поста. «Надо затаиться, — подумала она. — Если попадусь, события примут совсем иной оборот». И Кианг втянула шею. Глаза же ее оставались широко раскрытыми, чтобы не упустить ни единой детали.

«О, если бы не туман!» — подумала она, и в это мгновение размытая фигура Джулии Венто подалась в сторону, словно бы желая избежать удара. Но человек-в-черном предугадал ее ход и метнулся к фонарю, схватив ее за руку. В руке она держала какой-то изогнутый предмет; Кианг толком и не разглядела, какой. «То ли ветка, то ли рогатка, Гунгун[19] ее разберет», — рассказывала она потом Франческо.

— Зачем же ты убегаешь? — послышался голос человека-в-черном. «Чрезвычайно приятный голос», — отметила про себя Кианг.

— Ты боишься меня?

— Ни капли! — резко ответила Венто.

— Ты навещала Аризу Кей в одиночку, из чего я заключаю, что боишься, — возразил синьор Кимура. — Скажи, тебе довелось узнать обо мне что-то ужасное?

Джулия не снизошла до ответа и попыталась вырваться из железного кольца его объятий, но тщетно.

— Вы негодяй, синьор! — крикнула она, задыхаясь от ярости. — Пустите!

— Может, и негодяй, — жестко произнес Кристиан, — но ведь ты неравнодушна ко мне.

Джулия рассмеялась ему в лицо.

Кианг снова залихорадило, однако кульминацию она не пропустила бы ни за какие коврижки. Стуча зубами и дрожа всем телом, она все-таки дождалась финала волнующей сцены, и, несмотря на то, что днем позднее ее положили под капельницу, помнила подробности так четко, как если бы они запечатлелись на пленке.

— Ее обуревал гнев, но человека-в-черном, похоже, это не трогало, — замогильным шепотом делилась Кианг с Франческо, который регулярно наведывался в палату. — И вот, лопни мои глаза, он ее поцеловал!

— А она? — допытывался Росси. — Что она?

— Вначале сопротивлялась, а потом затихла. И, веришь ли, оттолкнула его так безучастно, словно бы находилась в полусне. И пошла прочь. А синьор, имя которого я поостерегусь называть, застыл изваянием, даже не став ее преследовать. Это-то меня и поразило…

Вскоре, с легкой подачи Кианг, общежитие гудело, как огромный улей. Молва о романе облетела Академию на быстрых крыльях, однако директор привык потворствовать подобным явлениям, иначе уже давно разразился бы скандал. Зато Туоно, к своему ликованию, наконец-то обнаружил у противника ахиллесову пяту и теперь гадал, какую бы для него приготовить западню.

Как это ни парадоксально, но больше всего новость потрясла Аннет Веку. Кто бы мог подумать, что «неприступная леди», безразличная к ухаживаниям многочисленных поклонников, в качестве объекта воздыханий избрала столь сложную, неординарную личность! Чтобы потерять разум, ей хватило всего нескольких лекций Кристиана Кимура. Вот почему Франческо был отвержен, вот почему она всегда завидовала Джулии и Джейн: их-то курировал Кристиан, а не дряхлый старикашка-генетик, страдающий, к тому же, болезнью Паркинсона.

Ревность и зависть таковы, что в первую очередь высасывают соки из собственных хозяев. И если раньше отличницей Аннет восхищались, то теперь ее стали избегать. Она исхудала, осунулась, сделалась раздражительной и молчаливой. Поблекла ее гордая красота, и теперь она более походила на чахлую Оруаль, нежели на светозарную Истру.[20] Но напрасной была ее зависть к Джулии, потому что с момента, как об итальянке разнеслась дурная слава, для нее настали не лучшие времена. За ее спиной перешептывались, гнусно хихикая вслед, и сплетни рождались чуть ли не ежечасно.

— А ты знаешь…

— А вы слышали…

Кривотолки выбили ее из колеи. Она даже порывалась сбежать от всего этого вздора в волшебный сад, обратиться к директору с просьбой назначить ей нового научного руководителя; в конце концов, отчислиться из Академии. Какие только мысли ни приходили ей на ум! Но благоразумие превыше всего, и она решила повременить с отчислением, тем паче что нашлась и другая причина, по которой следовало как можно скорее повидать Сатурниона Деви: африканка. Она не вкусила горечи рабства, ей не пристало падать на колени и молвить «Госпожа!», а манеры ее были весьма и весьма неуклюжи. Кроме того, она могла за себя постоять. Истинная студентка двадцать первого века! Поэтому Джулия надеялась замолвить за нее словечко. Но когда Клеопатра оповестила ее о приказе директора, предвкушая скорое возвращение в Кению, Джулия поняла, что действовать надо безотлагательно. Ах, если бы она видела хоть чуточку дальше собственного носа! Но она тревожилась лишь из-за своего позора, эгоистично полагая, что свет сошелся клином на ней одной, и помощь ее грозила обратиться африканке во вред. Ведь вместо того, чтобы освободить Клеопатру из заточения в Академии, Джулия, похоже, вознамерилась приковать бедняжку к ее золоченым стенам.

«Я отстою перед директором ее права, и тот будет вынужден зачислить ее в университет наравне с остальными студентами», — думала она, сообразуясь скорее со своей прихотью, чем с истинным положением вещей. Бойким шагом она пересекла парк, уверенно поднялась по мраморным ступеням на самый верх отдела управления… и застыла на балюстраде, как вкопанная. Ей навстречу шел Кристиан. Лицо его, как всегда, выражало бесстрастие, однако на деле его переполняли крайне противоречивые чувства: радостная решимость немедленно следовать указаниям Деви и гнетущая обеспокоенность за ту, которая с недавних пор стала ему очень дорога и которая в данный момент держалась за лестничные перила.