Каллиграфия страсти - [60]
Скольких вещей я не сыграл за свою жизнь: потому, что питал к ним отвращение или они пугали меня, а еще потому, что в них были пассажи, которые я никогда бы не написал. Я всегда относился к музыке, как к чему-то живому, что я должен выбирать, не глядя на величие композитора. Нынче пианисты не позволяют себе иметь мнения: максимум — умолчания, упущения, словом, сильно полинявшую и ощипанную форму выбора. Я их понимаю и не слишком упрекаю за это. Платье моего маэстро хранило запах старинных портьер Брамса. Я вдыхал этот аромат старой Европы, которой давным-давно уже нет. Здесь же чувствуется только чистота воздуха сих здоровых и слегка нудных краев. Здесь даже грех, всегда побуждавший меня так прекрасно играть, перестает быть мне опорой, а ведь для меня виртуозность была оружием захвата, единственным, которым я владел в совершенстве. Я вдыхал запах портьер Брамса и ароматы всевозможных женских духов: я возвеличил свои желания и слабости, замешивая их на непостижимой силе таланта. Я был режиссером исчезающего мира, может быть последним, кто закроет за собой дверь и оставит всех остальных снаружи слушать посредственных пианистов с блестящей техникой, способных лишь воспроизвести все ноты. Остальное доделают инженеры звукозаписи, которые сумели превратить Гульда во Франкенштейна фортепиано.
И сдается мне, что Соланж тоже останется по ту сторону двери. Весь мой мир — мир исчезнувший, его никому больше не понятные законы удерживаются лишь силой моего таланта и известности. Я могу еще услышать давно сыгранную музыку, встретить людей, которые расскажут о давних концертах и композиторах, которых я в жизни не играл. Даже женские лица, заполнявшие в моей жизни пространства, свободные от музыки, я различаю теперь с трудом: от их обладательниц остались лишь жесты чувственности, а они у всех женщин одинаковы.
Однажды я получил письмо без обратного адреса, почерк на конверте был женский, кириллица на марке говорила о том, что письмо послано из России. Я не сразу вскрыл его, боялся, что прочту что-нибудь вроде: «Нам известно, что рукопись у тебя» или «Я племянник Андрея, Вы заслужили право прочитать его последнее письмо». На самом деле, письмо было от адвокатессы из Москвы, настолько бедной, что она не могла позволить себе именную бумагу. Речь шла о моих конвенционных правах на старую запись Моцарта, только что выпущенную в России.
Я отбросил все иллюзии: если каллиграфия страсти существовала, то я был последним, кто способен ее прочесть.
ЭПИЛОГ В ФА-МИНОРЕ
Сегодня явился мой настройщик. Он, как доктор, приходит к моему Стейнвею каждый день, чтобы удостовериться, все ли в порядке, и обнадежить меня. «Фа» третьей октавы звучит как-то не так. Ведь «фа» — нота, задающая тон моей Балладе. Мы посмотрели, в чем дело, он еще раз проверил валик и сказал, что Стейнвей этого типа может иметь подобный дефект, но он очень быстро сам собой исчезает.
«А потом не вернется?» — спросил я с понятным беспокойством. «Кто его знает, — ответил он. — Иногда возвращается. Попробуйте, маэстро, как будто сейчас нет призвука».
Он уступил мне место за клавиатурой, и я взял это «фа» один, два, три раза. Потом нажал на педаль и прослушал, как эхо расходится по гостиной, как аромат. Я не слышал призвука, тон казался безупречным. Настройщик улыбнулся: «Это не моя заслуга, маэстро, у этих фортепиано есть внутри что-то такое, что делает их мудрыми. Когда приходит время, они перестают капризничать и ведут себя молодцами».
Я попробовал еще раз и засомневался: мне вновь почудился фетровый шорох, как чудятся мнимому больному симптомы, которых у него нет, и он без конца меряет температуру, пока ему не привидится подъем ртутного столбика. Мой настройщик покачал головой с доверительностью, скрепленной годами взаимопонимания. Я знаю: когда он начинает спокойно, ловко и точно складывать инструменты, это означает, что визит окончен, сегодня я и так достаточно нагрешил. Потом он поглядел на меня вопросительно: «Маэстро, можно сказать вам два слова?»
Он явно мялся, не решаясь говорить, и это меня заинтересовало.
«Конечно, конечно», — ответил я с деланным равнодушием, пробуя мягкость педали.
«У меня впечатление, что Вам нужно, чтобы эта нота звучала с изъяном, что Вы изо всех сил хотите найти призвук, которого нет…»
Я уставился на него молча, внимательно, почти хмуро, а он продолжал: «В этом призвуке вы ищете несовершенство, а в несовершенстве — одну из форм свободы…»
С этой ноты, с «фа» третьей октавы, начинается кода Четвертой Баллады Шопена, посвященной Соланж Дюдеван.
Настройщик был прав: этот призвук избавил меня от душевной боли, от того случайного переплетения судеб, что прослеживал я все эти годы.
Я вдруг понял, что мир — это всего лишь неуловимый призвук внутри ноты, внутри ее безупречной вибрации.
И впервые за всю жизнь я почувствовал облегчение.
ОБ АВТОРЕ
Роберто Котронео родился в 1961 году в Александрии. Закончил философский факультет Туринского университета, в течение многих лет занимался фортепиано. Изучал журналистику в Свободном Институте Общественных отношений в Риме. В настоящее время заведует отделом культуры в еженедельнике «Эспрессо». Кроме многочисленных критических и литературоведческих статей опубликовал книги: «Если однажды летним утром мальчик… Письмо моему сыну о любви к книгам» (1994 г., издательство Фрассинелли, пять изданий, переведена на четыре языка); «Недоверие как система», исследование о повествовательной манере Умберто Эко (1995 г., издательство Анабасис); «Presto con fuoco» (1995 г., издательство Мондадори), «Отранто» (1997 г., издательство Мондадори), «…Как достигшая полноты», (1999 г., издательство Риццоли).
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.
Три смелые девушки из разных слоев общества мечтают найти свой путь в жизни. И этот поиск приводит каждую к борьбе за женские права. Ивлин семнадцать, она мечтает об Оксфорде. Отец может оплатить ее обучение, но уже уготовил другое будущее для дочери: она должна учиться не латыни, а домашнему хозяйству и выйти замуж. Мэй пятнадцать, она поддерживает суфражисток, но не их методы борьбы. И не понимает, почему другие не принимают ее точку зрения, ведь насилие — это ужасно. А когда она встречает Нелл, то видит в ней родственную душу.