Калигула. Тень величия - [14]

Гемелл вздохнул и опять посмотрел на скифос, лицо его прояснилось. Он подошел к стене и отдернул занавес, скрывающий полки с его любимыми творениями. Восторженным взглядом обвел он многочисленные вазы разных форм и размеров, задержавшись на тех, что стояли внизу. Тех, на которых была изображена треглавая богиня в окружении черных псов. Гемелл до сих пор с ужасом вспоминал ее ночные визиты. Силану, мудрому наставнику, удалось вытащить его из бездны безумия, куда он едва не угодил, измотанный жуткими видениями. Гемелл привязался к старому сенатору, как к родному отцу. Его уже не смущало то, что Силан был отцом той, что ввергла его в вихрь бед и мрачных событий. Юноша чувствовал искреннюю любовь к нему Силана, любовь, которая заставляла старика идти наперекор воле цезаря. Это не оставило его сердце равнодушным, он старался во всем угодить наставнику, запоминая его мудрые поучения.

Скоро Силан придет к нему, и Гемелл порадует его новым шедевром. Он вновь окинул взглядом расписанные вазы на полках и с удовлетворением отметил, что ни одна из них не сравнится красотой с той, которую он закончил сегодня.

Чеканный шаг в коридоре вспугнул очарование. Гемелл испуганно прикрыл полки с вазами. Тревожное предчувствие сдавило грудь, и юноша судорожно задышал, стараясь подавить новый приступ удушливого кашля. Рука его непроизвольно потянулась к чаше с настоем, но так и замерла на полпути, когда занавес откинулся, и широкая фигура Кассия Хереи заняла весь проход. Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, потом Гемелл, вздрогнув, опустил взгляд.

— Меня требует император? — едва слышно спросил юноша. Жуткое предчувствие обволакивало рассудок липким туманом страха. Ноги, будто не выдержав тяжести тела, подогнулись, и он опустился на кровать.

— Не тебя, Гемелл, а твою голову. Ты обвиняешься в заговоре против величия. Твой наставник Юний Силан сегодня во всем сознался императору. И у меня приказ…

Огромная ручища Кассия потянулась к ножнам. Гемелл испуганно отпрянул за постамент, все еще не веря в серьезность намерений Хереи. Взгляд юноши был прикован к рукояти меча в его руке.

— Но я ведь ни в чем не виновен, — прошептал Гемелл. — Меня оклеветали.

Разум отказывался воспринимать происходящее. Силан не мог так жестоко поступить с ним. Это какая-то ошибка! Кашель вдруг одолел его, скрутил дугой, и он, согнувшись над скифосом, пытался отдышаться, чтобы сказать хоть слово в свое оправдание. Последнее, что услышал он, это резкий свист меча, разрезавший душный воздух кубикулы, и тьма взорвалась, заполнив сознание.

Кассий поспешно отшатнулся, едва поток крови из обезглавленной шеи взметнулся фонтаном вверх. Голова отлетела куда-то в угол, а тело, слепо взмахнув руками, осело на пол и безвольно распласталось у постамента. Херея довольно усмехнулся, оглядев свою тунику. Ни капли не попало. Он брезгливо переступил через стремительно растекающуюся красную лужу на полу и поднял за волосы голову.

— Теперь наш император в безопасности, — произнес он, глядя в мертвое лицо с прилипшими ко лбу прядями потных волос.

Осмотревшись, Кассий задержался взглядом на скифосе с танцующими нимфами. Золотая краска их легких туник смешалась с брызгами алой крови. Херея бережно уложил голову в скифос, накрыл покрывалом и понес сосуд в покои Калигулы.

Раб Гемелла, выглянув из своего убежища, проводил взглядом удаляющегося преторианца и зашел в кубикулу. Приступ рвоты, вызванный жутким зрелищем, согнул его пополам, и он поспешно выбежал вон, разнося страшную весть по дворцу об убийстве хозяина. И вскоре жадные до добычи руки уже шарили на полках с вазами, пытаясь стащить хоть что-то ценное. Рабы шмыгали туда — сюда, перенося сосуды в свои грязные закопченные каморки, потому что, кроме красивых ваз, взять у убитого было нечего. Лишь заполночь поступил приказ убрать тело и сжечь на заднем дворе, где наскоро собрали кучу поленьев.

Белое солнце пустыни нестерпимо палило, зависнув в вечном зените прямо над головой уставшего путника. Ноги в прохудившихся сандалиях отказывались ступать по обжигающему песку, но странник упрямо шел к намеченной цели. Он достал флягу с остатками мутной протухшей воды, но, поколебавшись, вновь спрятал ее в котомку за спиной. «Еще не время, — подумалось ему. — Пусть только ниже опустится проклятое солнце». Но еще несколько трудных шагов вынудили его обессиленно опуститься на песок. И будто рой черных мушек заклубился перед воспаленным взором. Рука вновь потянулась к котомке, но черный рой вдруг разросся, заполняя все пространство вокруг, и путник, сраженный солнцем, откинулся безвольно на желтый песок. «Не дойти, все, конец», — мелькнула мысль прежде, чем наступило забвение.

Странник не слышал шума, поднятого караваном торговцев спустя несколько часов. Грубые руки подняли с земли худое бесчувственное тело, закинули на повозку и, лишь когда живительная влага коснулась распухших губ, веки его затрепетали, а чей-то голос, так и не дошедший до сознания, удовлетворенно произнес: «Жив! Еще чуть, и окочурился бы, бедняга! Видать, боги сжалились над ним, раз послали нас навстречу».