Калигула - [196]

38

В большом зале стояли длинные столы. На возвышающейся трибуне блестел золотом стол императора — чудесное творение мастеров-резчиков — с отделкой из слоновой кости и шлифованного камня.

Во время таких торжественных обедов Цезония сидела рядом с императором, а места напротив предназначались для сменяющих друг друга гостей, которые удостаивались чести быть приглашенными Калигулой. За спиной императора охрана образовала плотный полукруг, чтобы и мышь не смогла проскочить незамеченной, а впереди, у основания трибуны, в три ряда выстроились германцы, и любой осмелившийся без приглашения приблизиться к императору, неминуемо должен был натолкнуться на меч или копье.

Уже несколько недель император звал к столу только тех, кого считал абсолютно безобидными, а ими были прежде всего поэты и возничие.

Сегодня напротив него сидел Клавдий Цезарь, которого доставили с загородной виллы, чтобы продемонстрировать согласие и единство в императорской семье. С тех пор как Ливилла и Агриппина отправились в ссылку, она состояла только из Калигулы, Цезонии и Клавдия.

В начале обеда император приказал явиться Каллисту. Калигула показал рукой в зал.

— Мне кажется, некоторые места остались пустыми. Возьми двух писарей и сверь списки приглашенных с присутствующими. А потом перепиши всех, кого нет. Эти имена мне особенно любопытно узнать…

«И я знаю почему», — подумал Каллист, прикидывая, как бы затянуть с выполнением поручения.

Прежде чем внесли первые блюда, Калигула уже выпил несколько кубков вина, что только усилило его тревогу.

— Император, ты хотел открыть примирительный обед короткой речью, — напомнил Каллист.

Когда дело касалось выступлений, Калигула чувствовал себя уверенно, поскольку считал себя лучшим оратором эпохи. Но сегодня он забыл подготовиться, а кроме того, вино уже ударило в голову.

Мысли его роились, как пчелы в улье, и привести их в порядок было тяжело.

Император встал, и тут же наступила тишина. Один из гостей опрокинул кубок с вином, который со звоном покатился по мраморному полу.

— Схватить! — крикнул Калигула. — Это оскорбление величия! Схватить и заковать в железо — пригодится на следующих играх!

Германцы вывели несчастного. Теперь воцарилась такая тишина, что было слышно биение сердец.

— Я решил проявить милость и отпраздновать с вами, патрициями и сенаторами Рима, примирение.

Калигула остановился, выпил еще глоток вина и мрачно посмотрел на опущенные головы и неподвижные лица. Как он их всех ненавидел!

— Но примирение не любой ценой! Я знаю, что половина из вас скорее желает видеть меня мертвым, чем сидящим за этим столом, и скоро выясню, кто принадлежит к ней. Возможно, это послужило бы примирению, если бы мои враги сознались добровольно. Тогда бы я проявил милость и просто прогнал их из Рима. Кто хочет воспользоваться предложением, прошу.

Калигула обвел присутствующих холодными, неподвижными глазами, заглядывая при этом каждому в лицо — эту способность он приобрел благодаря долгим тренировкам. Но старался император напрасно, поскольку многие просто опустили головы.

«Может быть, это худшие? — раздумывал Гай Цезарь. — Они не хотят, чтобы я определил по глазам, у кого нечиста совесть. А вдруг те, кто встретил мой взгляд, сделали так, чтобы обмануть, разыграть невиновность? От этого можно прийти в отчаяние!»

Калигула отвел взгляд. Он почти физически ощутил, как ненависть, жажда мести и страх хлынули на него из зала. Принцепсу понадобились все силы, чтобы подавить желание их всех, без разбору, женщин и мужчин, старых и молодых, схватить и тут же обезглавить.

— Значит, никто не хочет сознаться… Что ж, я так и думал…

Валерий Азиатик, который по-прежнему считался другом Калигулы и сидел ближе всех к нему, встал.

— Позволь мне сказать, император. Я думаю, что у тебя просто нет врагов. Мы все сидим здесь, наслаждаемся твоим гостеприимством, благодарные за оказанную нам честь… Меня обижает, когда ты предполагаешь, что половина из нас — предатели. Разве мы давали повод для таких упреков?

Калигула попытался успокоиться.

— Да-да, я знаю тебя, Азиатик… Ты всегда был на моей стороне. Но почему ты говоришь за других? Ты им доверяешь?

— Некоторым, да…

— Вот именно! — воскликнул император. — Некоторым и я доверяю. Но те многие, которых я не знаю или знаю плохо?

— Но подозрительность должна иметь границы, — сдержанно сказал Азиатик.

Калигула зло рассмеялся.

— Если бы я думал, как ты, меня давно уже не было бы в живых.

Херея, который вместе с Сабином стоял неподалеку от императора, размышлял во время этого разговора, принесет ли удачу неожиданный удар. При этом он оставался абсолютно спокойным — сердце билось ровно. Император возлежал за своим столом, а перед ним стояли германцы с мечами наготове. К столу можно было броситься бегом или подойти не спеша, как будто желал сообщить что-то важное. Или еще лучше — наклониться к Клавдию, будто новость предназначена для него. Потом молниеносно вытащить меч и попытаться нанести удар через стол. В тот же момент его растерзают охранники, и возможности ударить еще раз, для верности, не будет. Херея отбросил эту мысль. Глупо так поступать, не говоря уже о том, что германцы по приказу Калигулы устроят среди гостей кровавое побоище. Нет, подходящий момент еще не наступил.