Калигула - [197]

Похожие мысли занимали Корнелия Сабина, которого Клеменс разместил поблизости от Хереи на тот случай, если ему понадобится поддержка.

Сам Клеменс между тем возносил молитвы к Марсу, чтобы тот уберег трибунов от соблазна напасть на Калигулу, поскольку место это не подходило для запланированного покушения. Самым страшным из всех возможных вариантов был бы неудачный удар.

Император жестом велел Азиатику замолчать. Начали вносить блюда, красные и белые вина пенились в кубках. Чем дольше продолжалось торжество, тем меньше воды гости добавляли в вино, которое потихоньку освобождало от напряжения скованные страхом тела, прогоняло вечно витающий в присутствии Калигулы призрак смерти.

Каллист выполнил поручение и установил, что из четырехсот десяти приглашенных не явились пятьдесят два. Восемнадцать прислали представителей с извинениями, а вот причины отсутствия других предстояло еще выяснить.

В то время как гости ели и пили, раздались звуки фанфар, требуя внимания. Вперед вышел распорядитель и возвестил, что император приготовил для них сюрприз — выступление трибуна своей личной охраны.

Между столами засуетились рабы, посыпая проходы песком. Затем раздалась глухая барабанная дробь, и в зал ввели десять человек, закованных в тяжелые цепи. Они образовали полукруг и опустились на колени. Распорядитель объявил:

— Трибун Фризий заявляет, что готов обезглавить всех в течение трех минут, причем каждого — одним ударом. Кто сомневается, может делать ставки против него.

Распорядитель достал грифельную доску и выжидательно посмотрел в зал.

— Тысяча сестерциев против!

— Пятьсот сестерциев против!

Калигула подал знак, и распорядитель возвестил:

— Пятьдесят тысяч сестерциев за Фризия!

Большинство делали ставки против Дания — просто для того, чтобы его позлить. Огромный рыжеволосый Фризий был повсюду печально известен и всем ненавистен.

Когда ставки были сделаны, вперед вышел Фризий и нарочито медленно снял шлем и панцирь. Маленькие глазки злобно поблескивали из-под низкого лба, когда Фризий поднял тяжелый, длинный меч, а раб перевернул песочные часы.

Распорядитель крикнул: «Начинай!» — и Фризий с грацией танцора приступил к своей работе мясника. Головы приклонивших колени одна за другой покатились на песок, и казалось, что спор уже выигран. Но десятый осужденный втянул голову в плечи, и меч раскроил ему затылок. Человек упал, но голова осталась у него на плечах. На это Фризий не рассчитывал. Он в гневе поднял свою жертву за волосы и отделил голову от туловища. Потом Фризий расправился с двумя оставшимися узниками, обернулся к гостям и победно поднял перепачканный кровью меч.

— Нечестная работа! — крикнул кто-то из гостей.

— Ты проиграл, Ланий!

— Мясника на мясо!

Великан опустил меч и в поисках поддержки посмотрел на императора. Тот зло усмехнулся.

— Ты проиграл, Ланий, и это стоило мне пятьдесят тысяч сестерциев. За это тебе придется расплатиться. Следующие полгода ты будешь получать втрое меньше. Выплатите победителям их выигрыш!

Ланий покинул зал в ярости. Пострадала его слава!

Незадолго до полуночи императорская чета удалилась, а Клавдий Цезарь остался и еще больше часа разговаривал с гостями, заикаясь. Он почувствовал, что отношение к нему изменилось. В последнее время никто не осмеливался шутить с ним. Его заикание не вызывало больше дерзких или снисходительных усмешек, каждый встречал его вежливо и с уважением. Скромный в повседневной жизни ученый даже предположить не мог, почему.

«Может быть, — размышлял он, — Калигула не допускает, чтобы высмеивали члена императорской семьи? Хороший это знак?»

Клавдий знал, что жизнь его висит на волоске, но постоянная угроза притупила чувства и ощущения, превратив его в стоика. На следующий день он попросил племянника отпустить его, но Калигула настоял на присутствии Клавдия на Палатинских играх. В конце концов, их учредили в честь Августа, и его долгом по отношению к семье было принять в них участие.

— Ну что же, ведь они продлятся всего три дня, — согласился Клавдий, но Калигула тут же развеял его мечты.

— Я решил продлить их еще на три дня, потому что хочу выступить как танцор.

Клавдий от удивления вытаращил глаза и пролепетал, заикаясь:

— Т-ты — к-как т-танцор? Но, но…

Калигула потрепал его по плечу.

— Что тебя удивляет, дядя? Я всегда имел успех, когда танцевал во время обедов с патрициями. Почему же я должен лишать народ этого удовольствия?

Клавдий вздохнул.

— Значит, шесть дней? Если ты считаешь это необходимым, Гай…

Спустя два дня после обеда примирения между Калигулой и Каллистом состоялся короткий разговор.

— Как обстоят дела со списком отсутствующих? Кто не явился без причины? Должен ли вмешаться императорский суд?

— Не было тридцати восьми человек. Девять из них мертвы, семнадцать прислали письменные извинения, так как не могли прийти по причине болезни или из-за срочных семейных дел, двенадцать находились в отъезде, и их вовремя не уведомили.

— Хорошая работа, Каллист. И все же семнадцать неявившихся надо как следует проверить. Настолько ли они были нездоровы, а семейные дела так неотложны? Может быть, они просто сказались больными? Нас ждет много работы, Каллист, скоро покатится много голов. Но сначала игры.