Калигула - [178]

Тут Кар осмелел, позволил себе дерзко кивнуть императору, который тоже милостиво ответил кивком, стал обращаться с противником как с буйволом, позволяющим тянуть себя за кольцо в любом направлении. Публика неистовствовала, Кар ухмылялся, великан пыхтел и решил воспользоваться легкомыслием противника. Когда Кар с быстротой молнии нанес ему удар в левое плечо, тот притворился, что получил серьезное повреждение, застонал, покачнулся, и Кар поддался на уловку, поднял меч, приветствуя красавиц в ложе. Его противник неожиданно выпрямился и одним ударом отрубил ему руку чуть ниже локтя. Она все еще сжимала меч, когда упала на песок, забрызгав все кругом кровью. Кар смотрел вокруг глупыми удивленными глазами, как маленький мальчик, у которого забрали любимую игрушку. Рев возмущения прокатился по рядам зрителей. Как мог Кар дать себя обмануть этому болвану? Он еще не чувствовал боли, но думал о своем красивом доме, нажитом богатстве и возлюбленной из благородной семьи. Всем этим можно было наслаждаться и с одной рукой, и он бросился на песок, поднял оставшуюся левую руку и надеялся на милость публики. Но Кар просчитался. Люди были разочарованы им. Другой боролся честнее, раны его кровоточили, но на его грубом, покрытом потом и пылью лице играла гордая улыбка. Великан приставил острие меча к затылку лежащего противника и оглянулся вокруг. Большинство дам держали палец повернутым вниз, и он слышал выкрики, славящие его и позорящие повергнутого. Теперь все смотрели на императора, который весело показал знак смерти, чтобы потом продолжить оживленный разговор с Цезонией. Так меч вонзился в затылок Кара, и его жилистое, стройное тело еще долго вздрагивало на песке, будто жизнь с трудом покидала его. Скоро появились переодетые в Харона рабы. Они добили несчастного ударом молота по голове и потащили по пропитанному кровью песку прочь с арены.

Гладиаторские бои продолжили фракийцы — две пары, которые боролись на сиках — кривых мечах, защищаясь маленькими круглыми щитами-пармами. Но парни оказались настолько робкими, что в страхе причинить друг другу вред только танцевали кругами да поднимали столбы пыли. Император зевал, публика выкрикивала оскорбления и угрозы:

— Если вы и дальше будете спать, мы просидим тут до вечера!

— Шевелитесь, сони!

В конце концов пришлось послать за служителем, секшим рабов, который так долго ударами бича натравливал трусливых борцов друг на друга, пока те не изъявили готовность драться насмерть.

Восторженными криками приветствовали эсседариев, сражающихся на боевых колесницах. Все они были вооружены длинными мечами, которыми на ходу пытались столкнуть своих противников на землю, ранить их или перерубить поводья. Этого было достаточно для победы, и до убийства дело, как правило, не доходило.

Поскольку между сражениями выступали фокусники, акробаты и канатоходцы, игры затягивались почти до ночи. Калигула никогда не досиживал до конца, но к последней битве с сетями неизменно появлялся снова.

На арене появились ретиарий, который держал сеть и размахивал тяжелым бронзовым трезубцем, и мирмиллон — гладиатор в галльском вооружении с изображением рыбки на острие шлема. Их сражение напоминало борьбу рыбака и его добычи, причем ретиарий пытался набросить на мирмиллона сеть, чтобы он запутался в ней и не мог больше сопротивляться. Тот же делал все, чтобы этого не случилось, отбиваясь коротким мечом. Силы были распределены поровну, и борьба была настолько увлекательной и напряженной, что свое искусство демонстрировала только одна пара.

На этот раз победу одерживал ретиарий, потому что его добыча уже наполовину запуталась в сети, и теперь мирмиллон пытался помочь себе трезубцем. Он, как бешеный, работал мечом, надеясь разрубить сети, но у него ничего не получалось. Это, конечно, вызвало всеобщий смех, поскольку пойманный в шлеме набекрень так отчаянно барахтался, что являл собой по-настоящему жалкое зрелище.

Метатель сетей светился от радости, предвкушая свою победу. Один удар трезубцем, и противник должен был беспомощно рухнуть на песок. Но и другой так храбро и честно сражался, что завоевал симпатии многих зрителей. Поэтому все смотрели на императора — он должен был решить судьбу сражающихся.

— Хорошие борцы стали редкостью, — прошептал Клеменс ему на ухо, — на следующие дни понадобятся еще.

Калигула кивнул и поднял палец вверх. Театр взорвался неистовыми аплодисментами, и даже ретиарий почувствовал облегчение, ведь побежденный был его другом, с которым они часто тренировались. Он помог мирмиллону выбраться из сетей, они подняли руки в знак приветствия и по кровавому песку зашагали прочь с арены.

На следующий день были запланированы театрализованные представления по мифологическим сюжетам, которые всегда заканчивались трагической смертью героя.

— Таким образом, я несу просвещение в народ, и за это сограждане должны быть мне благодарны, — цинично заметил Калигула, в то время как на сцене сооружали деревянную башню высотой в тридцать локтей.

Первой должна была разыгрываться сцена «Полет Икара», в которой наибольший интерес представляло, конечно, падение. От платформы башни над верхними рядами к стене натянули трос, и вот уже появился он — Икар, сын искусного зодчего Дедала, который на крыльях, сделанных отцом, слишком близко подлетел к солнцу, и скрепленные пчелиным воском перья рассыпались. Пока актер трагичным голосом рассказывал о судьбе Дедала, запертого с сыном по приказу царя Миноса в высокой башне на Крите, несчастный, исполняющий роль Икара, поднимался по лестнице. Неприкрытый страх смерти стоял в его глазах, расширенных от ужаса, но удары кнута не давали остановиться, загоняя все выше. Наверху его поджидал мускулистый помощник, который высоко поднял «Икара» и укрепил на тросе.