Калигула - [62]

Увы, на Капрее поведение Тиберия разительным образом изменилось. Следует заметить, что он решительно не вовремя умер. Ему бы уйти из жизни лет на десять, а в идеале — на пятнадцать раньше, и вошел бы он в римскую и мировую историю как великий правитель, достойнейший преемник божественного Августа. Все историки отмечали бы его успешную внешнюю политику, неустанную заботу о народе, экономические успехи, а также незаурядные нравственные качества. Последнее разительно отличало бы его от двух первых Цезарей: ведь божественный Юлий слыл «мужем всех жен и женою всех мужей»^{186}, а божественный Август был большим любителем молоденьких девушек, которых ему отовсюду добывала сама жена, Ливия^{187}.

Да, первые десять лет правления Тиберия только что не безупречны. Но после потери сына характер принцепса сильно меняется в худшую сторону, что приводит к поразительной и на редкость отвратительной перемене его нравственного облика. В семидесятилетием императоре известная поговорка: «седина в бороду — бес в ребро» нашла просто фантастическое подтверждение! Человек, о нравственном облике которого прежде никто не мог сказать ничего дурного, как бы стремился наверстать упущенное, дабы ославить себя в веках как самого изощренного развратника:

«…На Капрее, оказавшись в уединении, он дошел до того, что завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные толпами отовсюду девки и мальчишки — среди них были те изобретатели чудовищных сладострастий, которых он называл «спинтриями», — наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть. Спальни, расположенные тут и там, он украсил картинами и статуями самого непристойного свойства и разложил в них книгу Элефантиды, чтобы всякий в своих трудах имел под рукой предписанный образец. Даже в лесах и рощах он повсюду устроил Венерины местечки, где в гротах и между скал молодые люди обоего пола предо всеми изображали фавнов и нимф.

За это его уже везде и открыто стали называть «козлищем», переиначивая название острова (Сарга, лат. — коза. — И. К.)…

…Отказанную ему в завещании картину Паррасия, изображавшую совокупление Мелеагра и Аталанты, он не только принял, но и поставил в своей спальне, хотя ему и предлагалось на выбор получить вместо нее деньги, если предмет картины его смутит»^{188}.

Вспоминая бережливость Тиберия, воспринимаемую современниками зачастую как скаредность, его умение считать и копить деньги, нельзя не поразиться сумме в миллион сестерциев, отданной за какую-то соблазнительную картинку, пусть и известного мастера, пусть и очень вольного содержания… Это, пожалуй, самое убедительное свидетельство того, насколько неудержимо старческая похоть овладела императором.

Когда же от созерцания дряхлеющий принцепс пытался перейти к делу, то здесь возраст неизменно давал о себе знать и старик терпел естественную неудачу, приходя в напрасную ярость, никак не могущую ему помочь получить желанное наслаждение, но крайне опасную для жертв его бессильной страсти…

«Измывался он и над женщинами, даже самыми знатными: лучше всего это показывает гибель некой Маллонии. Он заставил ее отдаться, но не мог добиться от нее всего остального; тогда он выдал ее доносчикам, но и на суде не переставал ее спрашивать, не жалеет ли она. Наконец она во весь голос обозвала его волосатым и вонючим стариком, похабной пастью, выбежала из суда, бросилась домой и заколола себя кинжалом. После этого и пошла по устам строчка из ателланы, громкими рукоплесканиями встреченная на ближайшем представлении: «Старик козел облизывает козочек!»»^{189}

Невозможно возразить, и слова Маллонии, и строка комического куплета совершенно справедливы. Тиберий заслужил их.

А вот со стороны развратных подростков, развлекавших Тиберия порочными играми, неудовольствия, похоже, не возникало. Более того, из числа этих бесстыжих спинтриев вышел человек, которого судьба, правда на недолгие восемь месяцев, вознесла на самую вершину власти в Риме. Девятым римским цезарем стал Авл Вителлий, который «детство и раннюю юность провел… на Капрее среди любимчиков императора Тиберия и на всю жизнь сохранил позорное прозвище Спинтрия; думали даже, что именно красота его лица была причиной и началом возвышения его отца»^{190}.

Тиберий, похоже, своими игрищами спинтриев вдохновил и иных развратников в Риме на подобные развлечения, пусть и с меньшим числом участников. Гай Петроний в своем «Сатириконе», написанном три десятилетия спустя после правления Тиберия — уже во времена Нерона, рассказывает, как некая развратница Квартилла устраивала для себя и своих гостей зрелище «брачной ночи» не подростков даже, но детей — мальчика Гитона и девочки Паннихис: «Немедленно привели девочку, довольно хорошенькую, на вид лет семи, не более, — ту самую, что приходила к нам в комнату вместе с Квартиллой. При всеобщих рукоплесканиях по требованию публики стали справлять свадьбу. В полном изумлении я принялся уверять, что, во-первых, Гитон, стыдливейший отрок, не подходит для такого безобразия, да и лета девочки не те, чтобы она могла вынести закон женского подчинения.