Калифорнийская трилогия - [400]

Значит, Надежда уже на корме. Что-то незнакомыми стали коридоры; какие-то повороты, разветвления… Дьявол! Неужели заблудился?.. Том постоял, ухватившись за поручни, и успокоил дыхание. Теперь – вверх, шлепая по воде: отсек пробит или не загерметизирована дверь, отделяющая его от дырявых отсеков в носу. За угол, вниз по другому проходу; снова вверх по лестнице. Вода преследовала его. До чего дико и страшно видеть воду внутри корабля! Том ударился лбом; вскочила здоровенная шишка, но боли он не замечал. Надо пробраться на правый борт… Вода выше колена; левая рука совсем выключилась. Он устал; ноги как свинцом налились и не хотели двигаться.

Ага, хорошо – длинный коридор, идущий через все судно от носа к корме; поспешим в хвост, лодки где-то там. Сонэм Сингх наверняка готов ему голову открутить, но ведь надо было проверить, – а вдруг она не слышала и лежит, привязанная к койке?

Коридор повернул и окончился закрытым люком. Все хорошо, лишь бы тот отсек не был пробит. Но – деваться некуда, надо открывать и топать через него. Том, кое-как зацепившись больной рукой за перила, одной лишь правой насилу отжал «собачку» гермозамка. Вокруг по пояс бурлила тепловатая соленая вода океана. До чего же много замков у одной двери! Если Том останется на корабле, не исключена вероятность, что судно перевернется вверх дном и затонет. Нижние защелки пришлось открывать, окунувшись с головой. Мало того, что они были дьявольски тугими, вдобавок рука в воде все время соскальзывала. Ну, наконец последняя. Том, охваченный радостью победы, налег всем весом на ручку основного замка. Щелчок… Дверь люка резко распахнулась, и от сильного рывка Том чуть было не лишился здоровой руки. Мощный поток воды протащил Тома сквозь проем люка и выкинул – прямо на открытую палубу! Не тот люк! Том скреб ногами, пытаясь найти точку опоры и забраться обратно, но река, бурлящая вокруг него, отталкивала его все дальше. Бесполезно! Бултыхаясь в потоке, он ударился ногой о какой-то предмет, извернулся и попытался зацепиться за него. Увы, руки соскользнули. Том встал и снова упал, барахтаясь в воде, как у берега во время сильного прибоя. Инстинктивно он рванулся вверх и вперед по течению, прорвал головой водяную завесу, сделал огромный глоток воздуха напополам с пеной, закашлялся. И тут волна опрокинула и понесла его.

Смыло, подумал Том. Скорее всего он уже за бортом. Ужас в одно мгновение сожрал весь кислород в легких. Том отчаянно работал руками и ногами – вверх, вверх, выше! Достиг поверхности и, остервенело дрыгая ногами, встав в воде «солдатиком», пытался найти внизу твердую опору. Да, он не на палубе. Корабля нигде не видно. Смыт за борт в ураган… «Не-е-ет!!» – закричал он шторму, чуть ли не выворачивая наизнанку внутренности. Затем Тома снова накрыла волна и закрутила в своей толще. Легкие жгло нестерпимо. Том с определенностью понял, что тонет; это вопрос недолгого времени… Он, бешено работая руками, стал выбираться на поверхность, слишком испуганный, чтобы просто переждать, пока пройдет волна. Вдох, еще один. Огляделся в поисках корабля, но не увидел вообще ничего. Двигаться не было сил; он болтался во впадине между сорокафутовыми валами. Дьявол!

Опять сверху упала волна и закружила его так, что невозможно было понять, где верх, а где низ. Резь пронзила желудок. Такое было с ним, когда еще ребенком он занимался серфингом без доски – тогда дважды он чуть не утонул. Но доплыл до берега. Том заставил себя держать глаза открытыми. Зеленое, белое, черное. Хочется вдохнуть… Нельзя! Надо вдохнуть… Вода вместо воздуха!.. Почувствовав это, Том панически забил конечностями, стараясь всплыть, а пока не дышать. Судорожно вдохнул и выплюнул воду; снова вдох – опять вода! Вокруг была только вода, но задерживать дыхание он больше уже не мог. Том чувствовал, как вода наполняет тяжестью его тело – грудь и живот, – и удивлялся, что он еще в сознании, еще что-то соображает. Похоже, это действительно конец, подумал он.

Том ощущал, как в нем растет какая-то невообразимая прозрачность, будто он превращается в световую вспышку. Стало тихо; вокруг мелькали синие, черные и белые тени, пролетали мерцающие пузыри. Синяя пузырьковая камера, а в ней белые кварки. Конец. Не надо напрягаться; соберись с мыслями… Том заставил свой мозг выдать картинки – лицо жены, их ребенок, такой легонький на отцовской ладони… Но вот изображения померкли и смешались; появился заросший лесом утес над океаном, окно, а за ним – голубое небо и белые облака, суетливо мельтешащие, словно пустые пузыри, белый пух над густой синью его жизни, каждого прожитого с Памелой дня… Организм взывал о кислороде, и этот плач клеток ощущался Томом как боль любви – обретенной и потерянной, потерянной безвозвратно. Ничего не спасти; ничего не сохранить. Ничего. Только тонущее тело, гибнущая оболочка, – и эйфория освобождения, да вокруг сплошь синий мир, и синь эта движется, окружая Тома. Белая вспышка – и он застыл, желая высказать мысль, которая созрела в нем, как плод во чреве матери, но которой уже никогда не суждено родиться.