Калифорнийская трилогия - [402]

* * *

Кевин работал у Оскара, когда до него дошла весть. Сидя на крыше, Кевин заканчивал шпаклевать швы световых люков над спальней. Кто-то позвал его с улицы. Кевин вытянул шею над коньком и увидел отца Рамоны – тот стоял на обочине рядом с валяющимся велосипедом, уперев руки в бедра. Педро смотрел снизу на Кевина необычно серьезным взглядом.

– Да, Педро! Что случилось?

– Спускайся. Плохие новости.

Кевин поспешно лез вниз по лестнице, приставленной к стене. Сердце стучало. Что-то случилось с Рамоной; ей больно, и она хочет, чтобы Кевин был рядом.

– Том… – произнес Педро, когда Кевин достиг земли. И снова у Кевина екнуло сердце. Один лишь взгляд на лицо Педро сказал все. Глубокая складка меж бровей.

Педро крепко взял Кевина за плечо:

– Корабль повредило во время шторма; а Том… его смыло.

– Он… что?..

Кевин никак не мог взять в толк, что произошло, а Педро не знал подробностей. Постепенно начало доходить: Том погиб в море.

Кевин сел на козлы и огляделся. Перед ним был двор, заваленный строительным мусором и досками. В ярком солнечном свете плотным облаком стояла пыль. Он не мог поверить. Не понимал, как это так…

– Я думал, корабли в наши дни не тонут… Гордый «Ганеш», словно птица летящий прочь из гавани Ньюпорта в открытое море…

– Он не утонул. Но многие отсеки оказались пробиты, и капитан решил, что безопаснее перейти в спасательные лодки. Корабль так и остался там, с крупными повреждениями, покинутый людьми. Наверное, они угодили в тайфун и судно налетело на поле притопленного леса или что-то вроде этого. Ударами бревен разворотило всю носовую часть ниже ватерлинии.

Педро снова тронул Кевина за плечо. Тот поднял взгляд. На скулах пожилого мужчины шевелились желваки. Было видно, насколько тяжело ему сейчас говорить. До чего же он похож на Рамону, этот седой шестидесятичетырехлетний человек… Горе неожиданной стрелой пробило коросту бесчувственности, владевшей Кевином уже которую неделю. Спазм перехватил горло.

– Спасибо, что приехали сообщить.

Педро печально качал головою, не слыша корявых слов. Кевин с усилием глотнул. Все, что ниже кадыка, казалось застывшим, будто примороженным. С того момента когда Педро окликнул его, Кевин так и держал в руке шпатель.

Острее всего Кевин сейчас чувствовал, как добр Педро; это чуть не заставило его завыть. Кевин сидел, упершись взглядом в землю, и ощущал чужую руку на своем плече.

Они помолчали немного вместе; затем Педро поднял велосипед и уехал, а Кевин стал посреди двора, оглядываясь кругом. Сегодня он тут один. Лучше это или хуже? Трудно сказать. Четверть часа назад он стал еще более одиноким.

Кевин снова забрался на крышу и вернулся к затыканию щелей. Шпатель. Кевин уселся на коньке, разглядывая инструмент и вспоминая.

Когда Кевин был маленьким мальчишкой, они с Томом пошли в поход. Двинулись на рассвете; птицы еще спали, сидя на ветках. Путешественники долго продирались по кустам – Том объявил это «походом по звериным тропам» – и вконец заплутали. Тогда Кевин и спросил:

– А это взаправдашняя тропа зверей, деда?

Семилетний мальчуган и его дед хохотали как сумасшедшие. А потом Кевин споткнулся и больно проехал коленками по земле. Он уже собирался зареветь, когда Том подхватил его и воскликнул:

– Это не просто великий подвиг! Это редчайшая возможность!

Том закатал свои брюки и показал шрамы на обоих коленях; затем вынул из ножен свой швейцарский армейский нож и коснулся острием каждой ссадины – на своих коленках и на коленках Кевина, а потом слизнул кровь с голеней мальчугана – вот что особенно потрясло – и сплюнул на четыре стороны света, бормоча тарабарские слова старинной индейской клятвы крови.

Теперь Кевин вышагивал, поглядывая по сторонам с гордостью за свои саднящие коленки. Они были высшим знаком отличия, знаком мужества и единения с холмами. С окружающей природой.

* * *

Весь этот вечер и следующий день бесконечным потоком шли не нужные никому соболезнования. Кевин скрылся от них в бассейне и плавал там в одиночестве.

Позвонил сестре и родителям. Первой, как обычно, не оказалось. Он оставил сообщение. До чего больно было произносить каждое слово! Затем на экране появилась мать. Кевин чувствовал противоестественную смесь силы и беспомощности, когда рассказывал ей о случившемся. Сейчас он остро ощутил, каково было Педро – приехать к нему и сообщить о несчастье.

Искаженное горем родное лицо на экране. После краткой неловкой беседы они с матерью пообещали друг другу вскоре еще созвониться.

Вечером Кевин вышел на кухню и обнаружил там стоящую у плиты Дорис. Та готовила ужин на всех.

– Сегодня моя очередь, – сказал Кевин.

– Знаешь, нам никак не удается найти тех его друзей, – вместо ответа произнесла Дорис. – Я думаю, может, они сами проявятся?

– Да…

Дорис нахмурила брови.

* * *

Кевин проклинал на чем свет стоит бестолковый экипаж «Ганеша»; клял ненасытную Надежду. Довольно неожиданно Надежда объявилась сама – по телевизору. Рука на перевязи, лицо угрюмое, какое-то… перевернутое, что ли. Кевин вспомнил рассказ Тома про ее жизнь; жизнь эта была нелегкой.

Надежда описала подробности кораблекрушения. Без вести пропали еще четыре человека – видимо, они оказались заперты в носовых отсеках и пытались пробраться на корму по палубе. Том исчез во время неразберихи у спасательных лодок, и никто с уверенностью не может сказать, что произошло. Пропал. Каждый думал, что Том сидит в другой лодке.