Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы - [26]

Непонятная сила влекла меня неодолимо, как бабочку на свет.

Никогда, никогда не тронулся бы я в этот путь, ни за что не прошел бы его до конца, если бы не манило смутное, неясное, возникшее из сновидений воспоминание о том, что это смутное, неясное и есть моя истинная лучшая родина. Казалось, когда-то я все это знал, только сейчас вот никак не вспомню; какой долгий, бесконечный, мучительный кошмар! Словно калиф из сказки, который превратился в аиста и забыл волшебное слово, способное вернуть ему человеческий облик.

Это было мученье, мученье, ужасное мученье — идти вот так, под палящим солнцем, в пыли и дыму, обливаясь потом и чуть не падая от усталости и голода.

Но я брел из последних сил, как бредут к родному порогу.

Шоссе свернуло под мост, надо мною пыхтела, громыхала железная дорога, металлический виадук гудел, как сам ад. Я был в городе.

Поначалу и здесь все тянулись фабрики, заводы, склады, большое трамвайное депо. Наконец я вышел к вокзалу. Суета ошеломила меня. Я бесконечно устал и долго смотрел на скамейку у края тротуара, соображая, можно ли мне на ней посидеть.

Но так и не осмелился сесть.

Увидел посреди площади конного полицейского и невольно попятился от скамьи.

Однако что же мне делать? Куда идти? Кого окликнуть, спросить?

Но тут увидел перед собой стеклянный фасад вокзала и, ошеломленный, уставился на него, забыв обо всем, пока кто-то не толкнул меня. Пристыженный, я поплелся дальше, едва волоча ноги.

Я тащился в том же направлении, в каком двигался главный поток людей. Но обратиться к кому-либо не решался. Шагал из последних сил, озираясь по сторонам; болела голова, хотелось сесть прямо на обочину тротуара. Витрины бакалейных магазинов невыносимо обостряли чувство голода. Который может быть час? Как будто бы скоро и полдень. Хотелось найти хоть какую-то тень. В глазах плясали буквы, вывески магазинов.

Я шел как сомнамбула, без цели, тысячекратно возвращаясь на одно и то же место. Перейти на другую сторону улицы боялся. Ноги меня не держали. Наконец твердо решил обратиться к первому встречному. Чтобы не осрамиться, затвердил про себя заранее приготовленный вопрос. Так запоминал я наказы хозяев, когда меня посылали в лавку.

«Ваша милость, скажите, пожалуйста, где бы я мог найти работу».

— Болван! — рявкнул над ухом важный барин, которого я, занятый своими мыслями, имел неосторожность толкнуть; эта незадача еще на полчаса-час парализовала мое мужество.

Наконец я все же высмотрел подходящего, казалось мне, прохожего и решился к нему подойти. Это был пожилой господин с добрым лицом, в красивом и солидном черном костюме; он рассматривал витрину книжного магазина. Мне представилось, что он должен быть очень умным, ученым и добрым. Почудилось даже, будто я его знаю. Я долго глядел на него, ходил вокруг и все думал, можно ли к нему обратиться. Вскоре и он заметил, что я все кружу возле него, и нахмурился. Быстро ощупав карманы, он зашагал прочь.

«Теперь или никогда», — подумал я.

И я с отчаянной решимостью заступил ему дорогу, так неожиданно, что он вздрогнул.

— Будьте добры, ваша милость, скажите, где мне найти какую-нибудь работу?

И я сдернул с головы шляпу.

Он смотрел на меня хмуро и подозрительно.

— Откуда мне взять для тебя работу? Я не посредник на бирже труда.

Я растерянно вертел в руках шляпу. Он отвернулся.

— При чем тут я? — ворчал он, уходя.

Я стоял уничтоженный, словно совершил величайшую неловкость. Потом опять поплелся куда глаза глядят. Что со мной будет? Все мое мужество испарилось. Я подолгу топтался возле каждой скамейки, но сесть так и не решился ни разу. Постоял перед рестораном с ослепительно белыми столиками, за столиками сидели люди и ели. По улице шли мальчики, маленькие барчуки, и мне что-то смутно припомнилось, показалось, будто и мне отчего-то следовало бы жить как они.

Видеть их было, пожалуй, мучительнее всего. Чувство зависти, и беспомощности, и злости охватывало меня оттого, что никто даже не поглядел в мою сторону. А каких дам я видел! Садясь в трамвай, они до колена подымали юбки, открывая взору шелковые чулки.

Я на все таращил глаза, меня толкали справа и слева. Ни разу мне не попалось ни одного мальчишки-ученика, вроде меня: должно быть, здесь все — господа.

И я был голоден, господи, как я был голоден! Мои хозяева, уж верно, отобедали.

Вдруг я услышал истошные крики:

— Газета! Газета! Правительство пало!

Большая стайка мальчиков моего возраста, в простой одежде, мчалась по тротуару. Оглушительно крича и размахивая газетами, они кидались к прохожим, вскакивали в проносившиеся мимо трамваи; мне они показались все замечательными.

— Экстренный выпуск! Специальный выпуск!

Вся улица звенела от их голосов, их стремительной беготни. Они в самом деле были великолепны: как мне хотелось быть среди них! И я решился к какому-нибудь из них обратиться. Я оттого еще так осмелел, что их работа была мне понятна. И потом, они тоже были мальчишки, как я.

Я приглядел паренька с самым добрым лицом (он казался немного старше меня) и очень вежливо спросил:

— Будьте так добры, скажите, где можно получить газеты?

Он смерил меня взглядом: