Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы - [25]

Как они будут злиться!

Огромные решетчатые ворота, выкрашенные зеленой краской, были еще заперты; я взобрался наверх — ворота были чуть не вровень с домом, — оттуда, срываясь, в три неловких торопливых скока спустился, вернее, свалился наземь. Перевел дух и со всех ног бросился прочь! Я бежал вдоль речки, проскочил галерею бакалейной лавки, обнесенную деревянными столбами. И тогда лишь умерил бег, когда зеленые ворота и самый дом пыток исчезли из глаз.

«Пойду в город», — решил я.

Город, Большой город, был недалеко, я знал, что на трамвае туда можно доехать за три четверти часа. Первый трамвай уже отправлялся с большой рыночной площади, ранние торговки как раз втаскивали в вагон объемистые корзинищи и усаживались на скамьях, растопыря свои толстые бедра, жесткие юбки. За спиною у каждой из грязно-белых узлов торчали тяжелые молочные бидоны, спереди, наперевес, болталась еще одна большая корзина.

«У этих-то есть денежки на трамвай», — подумал я злобно и, спотыкаясь, побрел через рынок по грязной асфальтовой дорожке, оскользаясь на дынных корках и капустных листьях. Мне даже в голову не пришло идти к родной матери — хотелось распроститься навсегда со всем, что я знал, потому что здесь все, все было ужасно.

Торговые лавки, палатки только-только просыпались. Двое парнишек, ученики сапожника, пронесли на длинном шесте вереницу сапог, будто ханаанские евреи, несущие виноградные грозди. В церкви заблаговестили к утренней мессе. Подняв тучи пыли, прогрохотала телега. Я шел в ту сторону, куда укатил трамвай; становилось жарко.

Село здесь было уже не похоже на село. Вдоль дороги расположились в ряд мастерские ремесленников и склады, все они поставляли товары городу. Были здесь мебельные склады, склады скобяного товара. Были столярные мастерские, совсем маленькие и огромные, целые поселения. Чуть дальше пошли чередою фабрики. Сквозь непривычно большие, грязные свинцовые квадраты разбитых кое-где окон виднелись шустро крутящиеся ремни, отполированные до зеркального блеска стальные колеса. Иногда я останавливался поглазеть и всякий раз вспоминал мое маленькое круглое точило. Куда ни глянь, сколько здесь непонятных чудес! Посреди пустыря одиноко торчала огромная-преогромная кирпичная труба. В небе кольцами плыли тучи сажи. Даже солнечные лучи казались черными. Уличная пыль перемешалась с мелкими кусочками угля, угольной пылью.

Пахло углем и нефтью. Странные голые строения таращились темными, пустыми квадратами. Глухие, слепые стены! Водонапорная башня взвилась высоко в небо и там раскорячилась пугалом. Нещадно палило неприветливое солнце. Неопрятные и пыльные, поросшие чахлой травой пустыри и площади, где гоняли в футбол потные подростки с бандитскими лицами, сменялись унылыми шестиэтажными доходными домами для рабочих. Какие высокие! Я и не подозревал, что такие дома бывают. На самом верху, склонившись над перилами балкона, стояла бледная женщина и дышала дымом.

Было невыносимо шумно. Бешено звенели трамваи. Длинные железные решетки, которые они везли на своих колесах, отчаянно скрежетали, раскачиваясь и содрогаясь. Величественно прогромыхивали безобразно громоздкие мебельные фургоны с огромными буквами спереди и по бокам. Бесконечные заборы увешаны были зазывно яркими рекламными плакатами.

В голове у меня гудело от свистопляски кричащих букв. Я пытался разобрать намалеванные на заборах и стенах странные, непонятные мне надписи. Чужие, никогда не слышанные слова, которые невозможно выговорить.

«Так ли их надо читать? Или я читаю неправильно?»

С тех пор как я ходил в школу, буквы стали смертельными моими врагами и тайно обожаемыми идолами. И сейчас, в этом удивительном, невероятном, грязном Вавилоне, мне показалось вдруг, что как раз буквы и есть ключ ко всему. Я читал:

АВТОГЕННАЯ СВАРКА

МОНТАЖ МОТОРОВ

Они были повсюду, надписи, подобные этим. Совершенно невразумительные. Волшебные буквы заколдованного города. Я брел под их кричащей невнятицей, униженный и испуганный. Для меня все вокруг было туманом, непроглядным туманом. Какой большой он, город! Я пропаду в нем. И никогда ничего здесь не пойму. Где теперь мастер? Для чего все это?

Я совсем взмок, но до сих пор ни разу не подумал о том, чтобы снять пальто, потому что бессознательно все время выщипывал из карманов микроскопические хлебные крошки. Наконец я догадался, что очень жарко, и сбросил пальто. Когда же рука опять потянулась к карману, до сознания моего дошло, что я к тому же умираю от голода.

Только тут я и понял, что никто уже не даст мне хоть сколько-нибудь еды и что было величайшей глупостью вот так, очертя голову, броситься в этот непонятный мир. Но и желания приказать ногам повернуть вспять тоже не было.

Теперь мой путь лежал вдоль полей, пыльных, задымленных полей-пустырей: разъезженная вдоль и поперек земля, чахлая трава, малокровные акации. Большущая лужа, мрачное неприветливое строение посреди пустыря. Но вдали уже вырастал лес труб, осененных гигантскими дымными кронами: там-то и есть тот большой-большой город! Через поле мимо меня, дребезжа, проносились переполненные трамваи.