Калибр имеет значение? - [96]

– У меня приказ, я намерен его исполнить, и в случае сопротивления имею право применит силу.

Теперь я слышу свой голос будто со стороны. Плохой признак. Последний раз такое со мной было в заварухе во время черной пятницы, когда обезумевшая толпа штурмовала гипермаркет, а директор его стоял и ржал во весь голос, наблюдая, как люди топчут других людей ради того, чтобы добраться до дешевых шмоток. Я должен был защищать администрацию гипермаркета. Я её и защищал. Но когда увидел, как под ботинками взрослых гибнет раздавленный ребенок, попросил закрыть заслонки, чтобы ограничить напор толпы. А он отказался. Он смеялся и говорил, ты же видишь, это просто стадо! Даже если они все друг друга перетопчут, мне какое дело? Дышать будет легче!

Я пытался возражать, искал доводы, спрашивал, если они передохнут, кто станет покупать его товары? Он снова издевался, он находил ответы. Он находил чертовски разумные ответы на все мои вопросы. Он говорил, если бы покупали больше, не было бы необходимости в черных пятницах и всяких скидочных акциях. Халява, вот что стало Богом для потребителя, говорил он. А я видел, как под ноги упал ещё один школьник, мечтавший заполучить дармовой айфон или компьютерную приставку. И тогда я начал перечислять перечень внештатных ситуаций, в которых мне надлежит действовать в интересах общества. И мой голос звучал вот так же – будто кто-то говорит со стороны. Потом он снова что-то сказал, только я уже не слышал, что именно. Я очнулся, когда заслонка была опущена, свет в торговых залах отключен, а сам я просил по громкой связи, чтобы все присели, чтобы оставались на своих местах, что в гипермаркете возникли проблемы с доставкой новых товаров. Но скоро всё наладится. В общем, у меня получилось оседлать толпу, как говорят у нас в Легионе, и вызвать скорую. И кое-кого удалось спасти. А кое-кого нет, а у моих ног валялся владелец магазина, которого я успел отправить в глубокий нокаут, чтобы добраться до пульта спасительной заслонки. С тех пор я знаю, – это плохой признак, когда мой голос звучит так, будто бы со стороны.

– Силу? Я – сила! Я – закон! И тебя не только вышвырнут из Легиона, но ещё и посадят на сто лет в самую паршивую тюрьму Мегаполиса, уж об этом я тоже позабочусь! А ну давай, шагай отсюда! И своих псов забери, пока не нагадили! Мраморная плитка в моём дворе стоит столько, что тебе и не снилось! Ты думаешь, если сумел кого-то там ткнуть носом в его дерьмо, то значит, со всеми так получится? Не-ет, тут ты сглупил, псина!

– В случае оказания вооруженного сопротивления имею право применить избыточную силу, – говорю всё тем же отстоящим от меня на полметра голосом и понимаю, нет, вот тут я уже никуда не уйду. – Имеются сведения, что в вашем жилище хранится огнестрельное оружие, прошу обеспечить доступ и сканирование всех помещений, или же прошу выдать добровольно…

– Чта-а? – он снова орёт, но меня это не задевает. – Ты ещё тут, олух? Охрана! – и вмиг рядом с ним вырастает парочка мордоворотов, два на два.

А у меня в коммуникаторе голос старшего центуриона.

– Марк! Ты хотел узнать, что за история с тем ружьём и на черта оно мне сдалось? Успел уже познакомиться с господином судьей? Думаю, сволочь всегда остается сволочью. Много лет назад он был судьей одной из префектур Мегаполиса. Тогда огнестрелы были разрешены. Он рассматривал дело о превышении пределов защиты. Два пацана залезли в чужой двор, это аграрная окраина, у одних дворы зажиточные, а у других наоборот. Пацаны залезли в очень зажиточный дом. Если быть честным, хотели стащить курицу, потому что в том дворе их было очень много. Хозяин выскочил, схватил винторез, погнался за воришками. Один успел перемахнуть через забор, а второго он подстрелил. В спину. Перебил позвоночник. Его парализовало. Вроде он в своем праве, да, Марк? Ты слышишь меня, Марк? – у него сбивается дыхание, ему не хватает воздуха, его прямо сейчас колотит дрожь, вижу это будто наяву, и понимаю… – А потом… Потом, Марк… Потом он привязал того пацана проволокой к своим воротам, как дохлую ворону, отпугивать других ворон. И когда вся в слезах прибежала мать, не пускал её к сыну. Он умирал у неё на глазах. И сердце матери не выдержало. Она умерла прямо под теми воротами, к которым был примотан проволокой её сын… Но он выжил. Остался на всю жизнь калекой, но выжил. Потом был суд. Судья полностью оправдал действия хозяина, многие в тот день слышали, как в коридоре обвинитель и адвокат смеялись с судьею вместе. Говорили, сразу за этим делом там рассматривали другое, одна собака покусала до смерти другую. Владелица погибшей собаки оказалась любовницей молочного магната, а тот, другой, простым человеком, каких много. Ему судья дал тюремный срок, небольшой, но всё же… Суть не в том. Не в оружии зло, Марк. Зло – в самих людях. Понимаешь? И если за добро нужно платить добром, то за зло стоит платить только злом. Ты понимаешь. Марк?

Он снова задыхался, я слышал, как он проглотил одну из своих таблеток, на которых сидел всю жизнь с того самого момента, с того момента… Я понимал. Я видел старшего центуриона обвисшим внутри своего экзоскелета, а ещё ранее – висящим распятым на воротах, не в силах пошевелиться и сказать хоть слово. Наблюдавшего, как умирает его мать. А вместе с ней умерла вся его одна, счастливая жизнь, и началась другая, полная мучений и доблести.