Калевала - [29]

Чтоб с дороги воротился".

И не знала мать, бедняжка,

И не ведала, родная,

Где сынок ее остался,

Плоть и кровь ее где были;

На горе ли он сосновой,

В тихой местности пустынной,

На хребте ль морей шумящих,

В вечно пенистом теченье,

Иль в боях проводит время

Средь жестокого сраженья,

Весь в крови он по колени,

По колени окровавлен.

Кюлликки, жена-красотка,

Во все стороны смотрела

В Лемминкяйнена жилище,

Во владенье Каукомъели;

Смотрит вечером на щетку,

На нее же смотрит утром.

И случилося однажды,

Рано, в утреннее время,

Показалась кровь в щетине,

Каплет красная из щетки.

Кюлликки, жена-красотка,

Говорит слова такие:

"Сгибнул мой прекрасный Кауко,

Каукомъели мой погибнул

На тропиночке безлюдной,

На неведомой дороге:

Показалась кровь в щетине,

Каплет красная из щетки".

Каукомъели мать тотчас же

Смотрит пристально на щетку,

Начинает горько плакать:

"Горе матери несчастной,

Время горькое настало!

Вот уж милый мой сыночек,

Дитятко мое родное,

До плохого часа дожил!

Знать, несчастье с юным вышло,

Знать, беда случилась с Кауко:

Показалась кровь в щетине,

Каплет красная из щетки!"

Забрала подол свой в руки,

Захватила в руки платье,

Быстро мчится по дороге,

Изо всей стремится силы:

От шагов трясутся горы,

Возвышаются долины,

Опускаются высоты

И наверх всплывают глуби.

К Похъёлы домам подходит,

Расспросила там о сыне

И слова такие молвит:

"О ты, Похъёлы хозяйка!

Ты куда послала сына,

Лемминкяйнена младого?"

Лоухи, Похъёлы хозяйка,

Так ответила старушке:

"Ничего о том не знаю,

Где твой сын запропастился;

Жеребца ему дала я,

Огневую лошадь в сани;

Может, в проруби погиб он,

Иль замерз на льдистом море,

Или волку в пасть попался,

Иль попал медведю в глотку?"

Лемминкяйнена старушка

Говорит: "Ты явно лжешь мне!

Род наш волки не погубят,

И медведь не тронет Ахти:

Он волков кидает пальцем,

Медведей руками валит.

Если не ответишь правду —

Ты куда девала Ахти,

Я сломаю дверь овина,

Двери Сампо я обрушу".

Молвит Похъёлы хозяйка:

"Я досыта накормила

И дала ему напиться,

Угостила всем по горло;

Посадила мужа в лодку,

Чтоб спустился по порогам,

Но я все-таки не знаю,

Где пропал твой сын несчастный.

Может, в пене водопада,

Средь крутящейся пучины".

Лемминкяйнена старушка

Говорит: "Ты явно лжешь мне!

Ты скажи открыто правду,

Положи конец неправде.

Ты куда девала Ахти,

Где сейчас мой калевалец,

Иль тебя постигнет гибель,

Тотчас смерть тебя похитит!"

Молвит Похъёлы хозяйка:

"Ну, теперь скажу я правду:

Был он послан мной за лосем,

Чтобы гордого поймал он,

А потом за жеребенком,

Чтоб, взнуздав, его запряг бы,

И за лебедем позднее,

Чтоб поймал святую птицу,

Но я все-таки не знаю,

Может, с ним несчастье было

Или так он задержался,

Не слыхать, чтоб он вернулся

За невестою своею,

За моею милой дочкой".

Мать все ищет, где исчез он,

Все боится, что пропал он;

Точно волк, бежит болотом,

Как медведь, в чащобе рыщет,

По воде плывет, как выдра,

Барсуком бежит по полю,

Точно еж, бежит по мысу

И по берегу, как заяц,

Камни в сторону бросает

И стволы деревьев валит,

Хворост в сторону швыряет,

Гать мостит через болота.

Долго сгинувшего ищет,

Долго ищет — не находит,

У деревьев вопрошает

О своем пропавшем сыне.

И сосна ей так сказала,

Дуб ответил неохотно:

"О себе моя забота,—

О твоем ли думать сыне?

Выпал жребий мне жестокий,

И несчастья одолели:

Из меня ведь колья тешут,

Из меня дубинки режут,

На дрова меня изводят,

Рубят, валят на пожоге".

Долго сгинувшего ищет,

Долго ищет, не находит.

Ей встречается дорога;

У нее она спросила;

"Богом данная дорога,

Не видала ль ты сыночка,

Это яблочко златое,

Этот прутик серебристый?"

И разумно говорит ей,

Отвечает ей дорога:

"О себе заботы много,—

О твоем ли думать сыне?

Выпал жребий мне жестокий,

И несчастья одолели:

То бегут по мне собаки,

То промчатся верховые,

То ногами сильно топчут,

Прижимают каблуками".

Долго сгинувшего ищет,

Долго ищет, не находит.

Шел над ней по небу месяц

И она ему взмолилась:

"Богом данный месяц ясный

Не видал ли ты сыночка;

Это яблочко златое,

Этот прутик серебристый?"

Сотворенный богом месяц

Ей разумно отвечает:

"О себе моя забота,—

О твоем ли думать сыне?

Выпал жребий мне жестокий,

И несчастья одолели:

Я один блуждаю ночью

И свечу в мороз жестокий:

Я один зимой на страже,

А на лето пропадаю".

Долго сгинувшего ищет,

Долго ищет, не находит.

Солнце ей идет навстречу,

И она ему взмолилась:

"Богом созданное солнце,

Не видало ль ты сыночка,

Это яблочко златое,

Этот прутик серебристый?"

Солнце ведало про это,

И в ответ оно сказало:

"Твой сынок уже скончался,

Он уже погиб, несчастный,

В сумрачном потоке Туони,

В Маналы глубоких водах.

В водопад его столкнули

И с порога по порогу

В темные глубины Туони,

В недра Маналы спустили".

Лемминкяйнена старушка

Зарыдала о потере,

К кузнецу пошла, сказала:

"О кователь Ильмаринен!

Ты ковал вчера и раньше,

Поковать прошу сегодня!

Выкуй грабли с ручкой медной,

Зубья сделай из железа,

Чтоб они в сто сажен были

И в пять раз длиннее ручка".

И на просьбу Ильмаринен,

Вековечный тот кователь,

Ручку медную кует ей,

Зубья стал ковать для грабель,

Чтоб они сто сажен были

И в пять раз длиннее ручка.

Лемминкяйнена старушка

Эти грабли захватила,

Быстро к Туонеле спустилась,

Так упрашивает солнце:

"Богом созданное солнце,

Самому творцу ты светишь!

Посвети разок сильнее,

И в другой, чтоб пар поднялся,