Калёные тропы - [112]
— Товарищ доктор, вы не скажете, какое это такое слово «лейб»? — спросил Григорьев.
— Лейб — значит лев, — не сморгнув, ответил лекпом. — Ну, здоровый такой человек. Знаешь, в гвардии какие люди служили? С одного двух таких, как ты, можно сделать.
— Товарищ Климов, чтой-то вы за кирасиров поминали? Это такой полк, что ли, был? — поинтересовался Григорьев.
— А как же!
— А форма какая?
— Весь медный: грудь, спина. А на голове каска. Так все и сверкает. Ну вроде, как бы сказать, живой самовар. Только с усами.
— Здоровый был народ, — подхватил Харламов. — Я ведь тоже в гвардии служил. Знаю.
— Ну? — удивился Климов. — Стало, мы с тобой земляки? Ты какого полка?
— Лейб-казачьего.
— Товарищ Харламов, а много этой гвардии было? — спросил Григорьев.
— Много. Корпус кавалерии и два корпуса пехоты.
— Значит, и пехота была?
— Была. В Петрограде стояла.
— А ну, расскажите, — попросил Григорьев.
— Нехай Василий Прокопыч рассказывает, — сказал Харламов. — Он служил поболей меня.
— Что ж, можно и рассказать, — охотно согласился трубач. — Только ты, сынок, сверни-ка мне закурить.
Вблизи послышались шаги. Все оглянулись. К костру шел Миша Казачок. Он подошел и присел на корточки рядом с лекпомом. В карманах его что-то лязгнуло. Кузьмич поспешно отодвинулся в сторону.
— Слушай, Миша! — сказал он взволнованным голосом. — Ты все же поосторожней. А то и сам взорвешься и людей покалечишь.
Миша Казачок с тихой грустью в добрых глазах молча взглянул на него, поднялся и, отойдя в сторону, прилег под кустом.
— Что-то с Мишей? — спросил боец в черной кубанке. — Вроде грустный какой.
— Не тронь его, — строго сказал Митька. — Коня у него подвалили… Два года ездил… Видишь, страдает, не в себе человек.
— Ну, братцы, слушайте, — начал Климов, сделав подряд несколько жадных затяжек. — Начинаю за гвардию разговор. Было это, можно сказать, самое отборное войско. Да… Вот гляди, какой Харламов здоровый, — сказал он Григорьеву, — а его бы в гвардейской пехоте в первую роту не взяли. Нет. Там были такие, что смотреть страшно. Не то слон, не то человек. Бывало в германскую в атаку пойдут — немцев через плечо штыком, как котят, кидают. У них, у немцев, тоже были отборные войска. Баварская гвардия называлась. Ну, в ту пору, конечно, было много измены. Только бывало нас, то-есть гвардию, на новый участок перебросят, а они, баварцы, уже кричат из окопов: «Эй, русс! А мы уже тут!»
— А много было ваших полков? — спросил Митька.
— Разные были полки. По всей России отбирали, чтобы солдаты были и по масти похожие, и по росту, и по личности. Да…
— А ни к чему все это, — заметил Харламов.
— Эка! — усомнился Митька. — Разве можно набрать целый полк одинаковых людей!
— А что ты думаешь! Ого! — Климов качнул головой. — У меня свояк в Семеновском полку служил. Так у них все солдаты были один к одному: волос светлый, нос с горбинкой… Егеря — те черные, как цыганы, нос редькой… Вру? А вот его спроси, коли я вру! — кивнул трубач на Харламова.
— Он верно говорит, — сказал Харламов.
— Теперича гренадеры, — продолжал Климов. — Екатеринский полк назывались. Ну, те все смугленькие такие, пригожие с виду. Да… Павловцы — так те все курносы. Да вот случай был…
— Начдив едет! — сказал боец в черной кубанке.
Все встрепенулись. Сачков встал, подправил ремень.
— Почему не спите, товарищи? — спросил Морозов, останавливая лошадь подле костра и оглядывая бойцов.
— Да вот сказки сказываем, товарищ начдив, — сказал Климов, поднимаясь и веселыми глазами глядя на начдива.
— Завтра в бой. Надо сил набираться, — проговорил Морозов, ласково глядя на бойцов. — Климов, как до вашего штаба полка проехать? — спросил он трубача.
— А вот этой ложбинкой езжайте, никуда не сворачивайте, — показал Климов. — Может, вас проводить?
— Не надо, я сам. Ну, ребята, смотрите: как буду ехать обратно, чтобы все спали. А не то рассержусь.
Морозов кивнул бойцам и поехал вперед по лощине.
— И до чего душевный человек! — сказал Климов, глядя ему вслед.
— Давай, давай, Василий Прокопыч, досказывай, а то и верно спать время, — заметил Харламов.
— Ну, ладно, — сказал Климов, присаживаясь. — Да, братцы, а на чем я остановился?
— За Павловский полк начал рассказывать. Стал быть, случай там был.
— Ах, да! — вспомнил Климов. — Ну вот, приезжает в этот полк мать одного из солдат, сынка проведать. А взводный такой шутник был: «Как, — говорит, — мамаша, сынка твоего звать?» — «Григорий». Ладно. Построил он взвод и спрашивает: «Ну, который твой сынок, покажи». Ходит она перед фронтом, смотрит. А солдаты-то все, как родные братья: рыжи, курносы, конопаты, глаза светлые и росту одного. Подступится она к одному, к другому — будто ее Гришка, а будто и нет. Ну, тут взводному, видать, жаль стало ее, и он подал команду. Выходит со строя солдат — сын ее, значит.
— Здорово, если не врешь, — сказал боец в черной кубанке.
— Истинный бог!
— Правильно говоришь, — помолчав, начал Харламов. — Сколько народных денег расходовали на эту петрушку. А как пошли с немцем воевать, так ни пушек, ни снарядов, ни винтовок в достатке не оказалось. Сколько за это зря полегло нашего брата…
— Ну, Василий Прокопыч, если уж ты так все здорово знаешь, скажи, за какую такую провинность с кавалергардского полка царские вензеля с погон сняли? — спросил до сих пор молчавший Сачков.
