Календарь капельмейстера Коциня - [15]

акцентом, коверкать слова как тиролец. По правде говоря, администратор никогда меня вблизи не видел. За кулисы он никогда не лезет… А в своем кабинете господин Зингер и вовсе не глядит на подчиненных. Напротив него, на стене — большой портрет: вождь с выпученными глазами. Сидя за письменным столом, администратор всегда, поверх своего подчиненного, смотрит на портрет и никого больше не замечает.

Аэлита тщательно зачесывает на лоб прядь волос, наклеивает под носом черные усики. Каспар снимает очки и выпучивает глаза. Уф! Теперь надо спрятаться в гардеробе до вечера, пока старый Анскин не справится со своим заданием. Все согласовано и продумано на славу.

Наступает вечер. Кауке-Дауге сообщает, что Зингер нетвердой походкой отправился домой, на Елизаветинскую. В абсолютном подпитии. Да и как ему не быть в подпитии, если об этом должен был позаботиться старый пожарный.

— Мы еще поживем! — прищурил глаз Анскин. Он угощал высокое начальство французским Cointreaux, которое доставил Аристид Даугавиетис. Господину Зингеру апельсиновый напиток так пришелся по вкусу, что он взял да и выпил до донышка всю квадратную бутылку. Потом наорал на слесаря и ушел. Каспар считал минуты, — сейчас администратор уже мог добраться до своего жилища и отправиться на боковую. Итак: с нами бог! По тихим улицам затемненной Риги трубач отправился к господину Зингеру.

— Какова «ситьюэйшн»? Застали? — на следующий день шепотом спросил Каспара Кауке-Дауге.

Каспар молчал.

Пусть лучше об этом расскажет сам господин Зингер в своих воспоминаниях, которые изданы в Мельбурне в Австралии и которые редактору этого календаря удалось купить по дешевке.

ПИСЬМОВНИК

Калниенский санаторий, 3 июля 1944 года

Любимый, единственный!

Как билось мое сердцем тревожилось за Тебя, когда в Калниене пришло известие о бомбардировке Риги. Всю ночь в той стороне не угасало зарево, и я молила бога, чтобы он уберег Тебя и не бросил бомбу на Твою крышу.

Сегодня приехал господин Зингер и успокоил мои нервы. Никуда они не попали, это было несколько заблудившихся самолетов, которые, страшась могучего огня немецкой зенитной артиллерии, сбросили бомбы в Даугаву и на песчаные холмы..

Сейчас я чувствую себя совсем бодрой. Спасибо Тебе, белый всадник! Седьмого июля меня выпишут из санатория, и я сразу же вернусь в Ригу. Ужасно соскучилась по Тебе. В предыдущем письме Ты спрашивал, где я впредь собираюсь жить. В Чиекуркалн, обратно к матери, я, конечно, не вернусь: у нее всего одна комната. Быть может, Ты для меня что-нибудь подыскал? Господин Зингер все еще предлагает меблированную квартиру на Елизаветинской улице на всем готовом, но я не могу решиться…

Роли Марии Стюарт и Елизаветы мне обеспечены, вот только я еще не решила, какую мне выбрать. Что Ты, любимый, единственный, мне посоветуешь?

Целую!

Твоя Лиана

В МЕБЛИРОВАННОЙ КВАРТИРЕ НА ВСЕМ ГОТОВОМ

(ИЗ СБОРНИКА ВОСПОМИНАНИЙ АДМИНИСТРАТОРА, МЕЛЬБУРН, 1958 ГОД)

В театре я основательно выпил. Без заранее обдуманного намерения. Случилось это так. Иду я мимо пожарной будки, по своему обыкновению просовываю туда голову и смотрю, не происходит ли там что-нибудь антиправительственное. И что я вижу? Старый Анскин, распечатав бутылку французского ликера, как раз собирается приложиться к горлышку.

— Schwanz! — кричу я. — Что ты делаешь? Ты хочешь единолично вылить трофейный напиток — Marketenderwaren — в свою глотку? Стой! Это же генеральский паек. Где ты его спер?

Анскин начинает оправдываться: РКПО приобрело, брандмайор подарил, в комоде нашел… Врешь! Тут он предлагает и мне. Я, конечно, не отказываюсь. Никогда не бываю гордым или надменным с подчиненными, если только они не коммунисты.

Я взял и один высосал божественный сок апельсиновых цветов Cointreaux. Вернувшись домой, я почувствовал себя усталым. Хотел уже забраться в свой будуар (я сплю в женском будуаре, но об этом позже). Вдруг — звонят в дверь.

— Schwanz! — воскликнул я. — Кто это там опять трезвонит?

Ни минуты покоя, ей-богу, я набрался… Il tempi tristi! (Ведь каково одному в этих-то пяти комнатах. Прислуга только по субботам приходит…) Что мне было делать — выкарабкался я из постели, сунул ноги в домашние туфли и зашаркал к двери, где кто-то опять уже начал трезвонить.

Яростным рывком я распахнул дверь и выкатил глаза. В коридоре стоял чрезвычайно чистенько одетый штурмовик с пистолетом на боку, с черным крестом на красно-белой нарукавной повязке, с моноклем в глазу, с властными усиками. В первое мгновение я почти испугался: до того он был похож на моего любимого вождя, даже прическа та же. В точности!

— Честь имею! — говорит гость по-немецки, щелкает каблуками и выбрасывает руку вперед. — Heil!

— Честь имею! — откликаюсь я и хлопаю домашними туфлями. — Heil!

— Имею ли я честь говорить с администратором театра Аполло Новус? — спрашивает гость. Скорее всего, на швабском диалекте, потому что я с трудом понимаю его.

— Именно так. Рад познакомиться: Герберт Зингер.

— Барон Хорст фон Бундул, тайный инспектор по особым поручениям. Честь имею!

Гость крепко пожимает мне руку, входит.

— Я пришел с небольшим, но чрезвычайно секретным поручением. Надеюсь вы, милостивый государь, умеете держать язык за зубами?