Каленая соль - [28]

– Аль не чуешь, пошто зван? – сквозь зубы прошипел голова.

– Невдогад мне, – ожидая любого подвоха, но не теряя спокойствия, ответствовал Кузьма. – Богу вроде не грешен, царю не виноват.

– А не ты ль отъезжие торга затеваешь смутьянам на поноровку?

– Навет. Не было того, – посуровел Кузьма.

– Не ты ль коней наших сбываешь? – до крика повысил голос Микулин.

– За меринка подраненного я ответ перед воеводой держал. Вины моей он не усмотрел.

– Навел блазнь на воеводу. Ах ты, черная кость, я-то давно узрел, кому прямишь!

И, выхватив из ножен саблю, Микулин занес ее над Кузьмой.

– Молись, смердяк!

– Ишь ты, дверь-то забыли прикрыти, – с простодушной озабоченностью полуобернулся к избе Кузьма, и Микулин тоже невольно скосил взгляд. Этого спасительного мгновения Кузьме хватило, чтобы сдернуть тяжелый кругляш с поленницы, ловко ударить им по сабле. Звенькнув, она отлетела в сугроб.

– Срам, голова! По чести ли на безоружного нападать? – с печалью укорил остолбеневшего от такой дерзости Микулина. Кузьма, деловито укладывая кругляш на место.

Невдалеке послышался говор, заскрипел снег под торопливыми шагами. Кузьма прислушался и спокойно протянул извлеченную из сугроба саблю Микулину.

– Держи. Я зла не помню, а тебе бог судья. Даже не смахнув с лезвия снег, Микулин молча вложил саблю в ножны, резко повернулся и пошел встречь голосам.

– Нота он, други! – воскликнул, завидев его выходящим из-за поленницы, Федор Левашов. – Эва где схоронился!

– Эх, Андрей Андреевич, уж зело горяч ты, всех переполошил, – выговорил голове степенным голосом Прокудин. – Прости нас, грешных, но помыслили, не нашел ли разом на тебя какой карачун. Чуть ли не в набат ударили. Воевода, слышь, кличет. Верно, приспела пора на Муром подыматься…

Кузьма подождал за поленницей, когда стихнут, удалившись, голоса, поднял горсть снега, крепко растер им лицо и задумчиво направился к избе.

– Кака така нужда в тебе у того хвата? – спросил его Гаврюха. – Неужто сызнова в извоз?

Кузьма, ничего не ответив, взял свой хомут, сел на лавку.

– А я тут удумал, Минич, – помолчав, снова обратился к нему Гаврюха, – по своему бобыльству-то… Не запамятовал ли девчоночку ту, что с хворыми в деревушке мается? Пра, перемрут тама все, одна девчоночка останется. Я и удумал за ней съездить. Возьму с собой в Нижний, а то сгинет. Грех оставлять. Ей спасение, а мне, бобылю, – хозяйка в дому. Одобришь ли?

– Благое дело, – через силу улыбнулся Кузьма, занятый, своими тяжелыми мыслями.

4

Невелик был стратиг Шереметев, но в Нижнем его встречали как великого. Завидев войско, подходившее к городу повдоль Волги по Казанской дороге, печерские монахи первыми величально ударили в колокола. Малиновым звоном тут же откликнулись им все соборные звонницы и колокольни.

Блеснул встречь войску высоко поднятый большой золоченый крест, вскрылились хоругви.

Народишко выплеснулся из домов, густо от самой городской окраины и до кремля зароился на обочинах, уминая подтаявшие снега.

Федор Иванович Шереметев, как и подобает боярину и воеводе, степенно ехал на щедро украшенном белом коне. Сдергивая колпаки и треухи, земно кланяясь, посадские с любопытством разглядывали пышный, перевитый золотой нитью алый султан на голове лошади, сверкающие бляшки на сбруе, широкую, обшитую парчой бобровую шубу на воеводе, его низанную жемчугом по белому бархату, с собольей опушкой и наградным золотым знаком шапку, иные даже пересчитали все перстни на его пальцах. Что и толковать, богато был снаряжен Шереметев, да и вид у него был под стать этому богатству. Пышнобородый и осанистый, с надменно постной улыбкой, он мнился вельми умудренным, отрешенным от малых мирских сует многоопытным вершителем, хотя было ему еще далеко до сорока.

Двигалось за Шереметевым не ахти какое большое, но и немалое – в три тысячи человек воинство, растянувшееся более чем на полторы версты: тут были стрельцы, пушкари, казаки, верные царю отряды казанских татар, черемисов и чувашей, другой служилый люд, а следом за ними полз непомерной длины санный обоз. Тесно сразу стало в городе.

Таща за руку Нефедку, силился пробиться сквозь толпу любопытных Сергей Минич. Толпа была упориста, неподатлива, да и Нефедка противился своему суетливому и незадачливому дяде. Ленивцу Нефедке вовсе было ни к чему терпеть тесноту и давку да пялиться на проходящих истомленных стрельцов, которые совсем не отличались от тех, что несли сторожевую службу в городе. Так и не пробившись вперед, Сергей Минич вытер шапкой пот с лица, сказал с досадой:

– Эх, ничегошеньки не узрели.

– Пра, поведаю тятьке, что в лавку не пошел, – пригрозил ему Нефедка.

– А нонеча все лавки заперты. Нонеча нету торгу, – с легким сердцем ответил ему Сергей Минич и привстал на носки, вытянул шею, стараясь хоть что-нибудь углядеть в колыхании и пестроте шествующего войска. Впереди язвительно переговаривались посадские.

– Видал, Шереметев-то како спесью надулся, воистину боярин!

– Брякнул: «воистину». Боярство ему первым ложным Митькой.дадено. Праведно ли такое боярство?

– Всяко боярство неправедно.

– Вестимо! Все они волки ненасытные, алчные.