Каланы возвращаются на берег - [24]

Быстро одевшись, я перетащил в Дикое легкую брезентовую лодочку и через час после неурочного визита деда сидел на удобном наблюдательном пункте, в полукруглой тростниковой бухте на выходе из Журавьего угла. Ждать пришлось недолго. Вначале легкая рябь появилась на недвижной утренней воде, а затем из-за выступа противоположного берега показалось какое-то плывущее существо. На поверхности виднелась только голова и часть спины. Зверек плыл быстро, от него углом расходились волны и — это я рассмотрел, когда пловец был напротив, — во рту он держал пучок длинных буроватых водных растений. Не успел я проводить его взглядом (он уплыл в глубь затона), как неподалеку от лодки вынырнул второй такой же зверек и на несколько секунд неподвижно застыл на поверхности. Его можно было хорошо рассмотреть. Крепкое, плотное туловище, покрытое бурой шерстью; хвост короче туловища, сплюснутый с боков, весь в чешуйках; большие задние лапы с перепонками и передние маленькие, прижатые к груди…

Позволив разглядеть себя, зверек нырнул, появился через минуту у тростникового островка, метрах в десяти от лодки, и уже с какими-то водными травами во рту. Он выбрался на остров, положил перед собой траву, уселся на задние лапы, передней лапкой поднес ко рту зажатый в кулачке стебель и начал быстро-быстро откусывать от него кусочки. В бинокль была отчетливо видна мордочка зверька с круглыми блестящими глазами и большими оранжевыми резцами. Управившись с принесенными растениями, подгрыз у основания стебель тростника и принялся выедать его сочные прикорневые части. Но закончить завтрак зверьку не удалось; он насторожился, приподнялся и мгновенно, с легким всплеском нырнул в воду. Вскоре обнаружилась и причина переполоха: дед Микола не выдержал неизвестности и подъезжал на своей старой, почерневшей от времени, неуклюжей лодке-плоскодонке.

— Ну, что нагляделся? — спросил он меня громким шепотом.

Не отвечая, я махнул ему рукой — езжай за мной — и направился в дальний конец озера. Метров семьдесят мы плыли мимо низких болотистых берегов Журавьего угла. Почти в самом тупике дед показал веслом на темный холмик, видневшийся среди зарослей тростника и рогоза.

— Вот он, домина-то.

На оторвавшейся от берега и застрявшей на болотистом мелководье сплавине возвышалась кучка донного ила, перемешанная с растительной ветошью, в которой преобладали стебли тростника. Диаметр этого сооружения у основания равнялся полутора метрам, высота его не превышала 1 метра. Входных отверстий на поверхности не было видно: они располагались под водой, около самого дна.

— Вот он, дом бобровый, — с торжеством в голосе и уже громко повторил мой спутник. — А ты, видать, не поверил мне утром-то… Пришел бобер, опять у нас появился.

— Нет, Николай Федотыч, — ответил я рыбаку, — разочаровать тебя придется. Это не бобр, бобрам здесь быть неоткуда. Это ондатра пришла к вам с соседней речки. Туда ее в прошлом году выпустили.

— Ондатра-а-а? — удивленно протянул дед. — Да что же это за зверина такая, сроду не слышал…

Вечером, когда мы привычно расположились у костра, я рассказал деду Миколе необычную историю о том, как небольшой североамериканский грызун — ондатра за несколько десятков лет завоевал водные и болотные угодья Советского Союза…

Сегодня, на другой день после нашего открытия, чуть свет, мы уже вместе, на дедовой лодке, сидели недалеко от домика ондатр и с интересом наблюдали за жизнью его хозяев. Напуганные нашим появлением и спрятавшиеся было зверьки быстро оправились от испуга, вынырнули из хатки и принялись за прерванные занятия. С восходом солнца их активность, вопреки нашим ожиданиям, не уменьшилась, они даже оживились, как бы обрадовавшись дневному свету. До этого немного вялые, флегматичные, сытые после длительной ночной «жировки» зверьки стали вдруг подвижными, игривыми. Две ондатры (скорее всего родившиеся весной и уже подросшие) затеяли игру в «пятнашки». Они гонялись друг за другом, то ныряя, то вновь показываясь на поверхности, кувыркались, плескались. Когда зверьки касались илистого дна, на поверхности взметывались маленькие гейзеры от пузырьков болотного газа, а в воде появлялись столбики мути. До чего же легко и просто чувствовали себя в воде ондатры! Чуть заметное пружинистое движение хвоста в сторону — и бурое тельце мчится под прямым углом к прежнему направлению; несколько быстрых гребущих движений задними перепончатыми лапками-веслами — и ондатра резко уходит вниз, на дно водоема. Казалось, что плавание и движение не доставляют зверькам ни малейшего труда. А как они отдыхали на поверхности воды! Остановятся, распластают тело так, что снаружи остается лишь мордочка, часть головы, спины и хвост, и лежат, не двигая ни лапками, ни хвостом. Будто бы надели на себя спасательные пояски и сразу сделались «легкими», непогружаемыми…

Утренний приступ активности зверей закончился довольно быстро, и постепенно почти вся семья (поодаль, в тростниках, кормились и плескались еще три или четыре ондатры) зашла в домик, на дневной покой. Но один крупный зверек не ушел на отдых. Он несколько раз заплывал в хатку и вновь выходил обратно. Проплыв несколько метров по поверхности воды, он в 2–3 метрах от нас нырял почти до самого дна. В косых лучах солнца, светившего сбоку, было хорошо видно, как нырнувшая ондатра, обхватив лапками стебель рдеста и наклонив голову, подкусывала его, потом переплывала ко второму, третьему… Набрав целый пучок травы, она выныривала и плыла с добычей к жилищу. Здесь ее, несомненно, поджидали прожорливые малыши второго, летнего, помета… Примерно через час после остальных членов семьи, отбуксировав к домику последний травяной плотик, исчезла и эта ондатра.