Какого цвета ветер? - [10]

В дверях кухни мы столкнулись с Фруктом. Она поспешно что-то спрятала у себя за спиной, приговаривая:

— Всякую погань в дом тащишь, нельзя так! Сейчас я это... выброшу в мусорник и расскажу тебе один случай с кошкой, из-за нее девочка вся лишаями покрылась. Сейчас расскажу, вот только вернусь...

Морковь все еще лежала на подоконнике. Я поняла, что котенка я больше никогда не увижу.

Я закрыла за ней двери на ключ и на цепочку. Груша стучалась долго, сначала упрашивала открыть, потом ругалась. Л я плакала до тех пор, пока не пришел с работы папа.

— Или прогони своего Фрукта, или отдай меня в детский дом! — сказала я. — В детском доме мне лучше будет. Отвези меня туда, Если бы мама была жива, разве?..

— Что ты придумала, Саня? — испугался отец. — Какой там детский дом? Да нам с тобой никакие Фрукты не нужны. И плакать больше не надо... Вдвоем будем...

Но жили вдпоем мы недолго.

Груша исчезла, пришла Ира — маленькая худая женщина с большими яркими губами, отчего казалось, будто она постоянно сердится, губы дует. Тетя Ира хотела пополнеть: она и ела много, и все мучное да сладкое, но в весе не прибавляла. Это ее огорчало, а отца забавляло: «Но в коня корм!» Зато тетя Ира не пила водку и отцу не позволяла. Как мама... И никогда не оставалась у нас надолго, как тетя Груша.

У нас была отдельная однокомнатная квартира. Я спала на кожаном черном диване с глубокой вмятиной на середине. Спать было неудобно — проваливаешься, как в яму, и холодно. При маме у меня была своя кровать, но тетя Ира посоветовала отцу заменить ее чем-то более современным, к тому же в девятнадцатиметровой комнате две кровати — это много. Отец послушался. Черный кожаный диван он подобрал у нас во дворе: кто-то избавился от него.

И у тети Иры была отдельная однокомнатная квартира, очень чистенькая, пахнущая ванилином и какая-то ситцевая: желтые обои в мелких красных цветах, почти такого же цвета портьеры и покрывало на кровати. Тетя Ира работала кассиршей в булочной. Меня она как назвала первый раз Санюшкой-голубушкой, так называет и до сих пор.

«Санюшка-голубушка, поехали ко мне чай с тортиком пить? Специально для тебя купила, ты ж любишь с орешками?»

Или:

«А я печенье испекла. Из слоеного теста. Во рту тает. Для тебя, Санюшка-голубушка!»

Но сначала мне поручалось натереть мастикой полы, почистить кастрюли, сбегать в магазин за продуктами, отнести белье в прачечную или что-то погладить. Гладить я любила, мне нравилось, как под горячим утюгом преображалась мятая ткчнь.

Если надо было вымыть окна, тетя Ира говорила:

— Санюшка-голубушка, посмотри на окна! Будто грязной сеткой затянуло. Руки до всего не доходят. Может, ты поможешь? Давай так договоримся: ты моешь в комнате, я на кухне. Принимайся за дело, а я пока за тортиком сбегаю. За твоим любимым, с орешками. Справимся — и за чаек!..

Ходила она за тортом ровно столько, сколько требовалось мне времени, чтобы вымыть окно и в комнате и на кухне, да еще и кухонную дверь, застекленную до половины, прихватить.

— Ну и ловкая же ты, Санюшка-голубушка! — нахваливала тетя Ира. — Я повернуться не успела, а ты уже... Хорошая жена-хозяйка из тебя выйдет.

Вот так я и жила...

И росла.

А потом в моей жизни появился Ромка. И мне захотелось увидеть себя со стороны — можно меня полюбить или не за что?

Выяснила очень скоро: не за что. Длинная, угловатая, одета плохо. Почему раньше я не обращала на это никакого внимания? А как, оказывается, я хожу! Туфли стоптаны, и за километр слышно, что Саша Нилова идет, шаркает как древняя старуха. И как, должно быть, жалко я выглядела рядом с Лилей: она такая красивая, всегда нарядная, все на ней голубое, шелковое.

Лиля ходила в балетную школу, легко танцевала на пальчиках, ее номер был лучшим в концерте школьной самодеятельности.

В классе ее называли голубой принцессой. А она, когда сердилась, называла меня каланчой.

Зато когда Лиля у доски, отвечая урок, бормотала что-то невнятное — все забавлялись, не только я. Лицо ее приобретало глупое, кукольное выражение, бессмысленное какое-то. Но это было только у доски, а всегда Лиля была неподражаема. Не зря же Ромка влюбился в нее, был на побегушках.

Я не могла больше ходить в школу в чем придется. Попросила папу купить мне новое платье и туфли.

— Рано тебе еще хвостом вертеть! — заявила тетя Ира, а папа развел руками:

— Финансами я не командую, Саня, должна понимать.

Я стала стыдиться своего роста, начала сутулиться, подгибала ноги в коленях, чтобы не бросалась в глаза, часто просиживала перемены в классе.

И все же у меня было теперь солнце — Ромка, вокруг которого вращалась вселенная. Правда, самые яркие лучи это солнце направляло лишь в одну сторону, к Лиле.

Одно мне не нравилось в Ромке: его непостоянство в своих же решениях. Скажет: «Сегодня после уроков пойдем в лес, на воздухе побудем, листьев насобираем!»

Но стоило Лиле сказать: «Лучше в кино пойдем, зачем нам листья?» — как Ромка тут же забывал о лесе: «Конечно, в кино лучше!»

Перед хорошенькими девочками мальчишки чуть ли не наизнанку выворачиваются, заморыши первые места в спортивных состязаниях занимают, двоечники в отличники выбиваются. Какая другая сила заставила бы их из кожи вон лезть?