Какое надувательство! - [121]
С этими словами он ушел, задернув за собой полог. Мы с Фионой переглянулись. Она мужественно улыбнулась мне.
— Ну что ж, — сказала она, — по крайней мере, он, похоже, не считает, что у меня что-то не так с грудью.
— А я никогда не считал, что у тебя что-то не так с грудью, — ответил я. Не спрашивайте зачем: я знаю, людям в кризисной ситуации полагается глупо шутить — но не настолько же глупо. Однако Фиона постаралась рассмеяться; наверное, здесь и наступил в каком-то смысле поворотный момент — окончательное признание моего физического влечения к ней, от которого я бежал последние несколько недель.
Но момент скоро прошел.
Доктор Бишоп не задержался. Молодой, долговязый, под глазами — мешки, а сам выглядит так, точно его тяжело контузило или он напился до беспамятства. Мне показалось, что он не спал по меньшей мере часов тридцать.
— Так, ладно, мы с сестрой тут все обсудили, — сказал он, — и решили, что вам лучше всего как можно быстрее найти кровать. Сегодня у нас хлопотная ночь, поэтому все временные места для травмированных наперечет. Так будет лучше и для нас, и для вас. В рентгенологии у них сейчас запарка, поэтому снимки сделаем утром. Первым делом. Но в любом случае, как только вы окажетесь в палате, вам сделают первую инъекцию антибиотиков.
— Но понимаете, в чем все дело, — начал было объяснять я, — у нее на шее этот комок, и мы думали, не связано ли это как-то с…
— Самое главное — найти кровать, — перебил доктор Бишоп, — И самое трудное. Если мы найдем вам кровать, нам сразу станет очень весело.
— А это долго? Мы ждем уже…
— Сегодня здесь — уж как повезет.
И с этим тревожным замечанием он испарился. Через пару минут в комнату просунулась голова медсестры:
— У вас все в порядке?
Фиона кивнула.
— Тут у нас некоторые наверху отмечают. Безалкогольными напитками то есть. Ну, просто Новый год встретить. Может, вам чего-нибудь принести?
Фиона подумала:
— Какой-нибудь сок, если можно. Апельсиновый или что-нибудь.
— Похоже, как раз апельсиновый у них кончается, — с сомнением ответила медсестра. — Я посмотрю, что осталось. А „фанта“ подойдет?
Мы дали ей понять, что „фанта“ подойдет, и нас снова оставили в покое — судя по всему, надолго. Я не мог придумать, что бы сказать Фионе, лишь спрашивал, как она себя чувствует. Она очень устала. Жаловалась только на это — очень устала. Ни двигаться, ни садиться ей не хотелось — она только лежала на столике и держала меня за руку. Сжимала ее, если точнее. Ей было очень страшно.
— Почему же так долго? — Это все, что я мог выжать из себя в смысле светской болтовни.
За несколько минут до полуночи я вышел в коридор — посмотреть, что происходит. Озираясь в поисках знакомой фигуры, я заметил в отдалении дежурного травматолога. Он бежал к приемному покою. Я ринулся за ним с криками „извините“, но тут он встретился с группой медсестер — они везли на каталке кого-то без сознания. Я остановился невдалеке, а врач принялся расспрашивать их. Человека, судя по всему, доставили только что — полумертвым нашли в машине. Серьезно и тихо говорили что-то об отравлении выхлопными газами, сомневаясь, выживет ли. Я бы не обратил внимания, но тележка проехала мимо, и я бросил взгляд на лицо человека — почему-то оно показалось мне отдаленно знакомым. Какой-то миг я даже был уверен, что где-то видел его раньше. Но такое ощущение могло возникнуть от чего угодно: мы несколько раз могли встречаться на улице, — и я сразу же забыл о нем, когда меня кто-то похлопал по плечу. Я обернулся: на меня смотрела сияющая медсестра.
— Мистер Оуэн? У меня для вас хорошие новости.
Сначала я не понял, но постепенно ум прояснился — я думал только о Фионе, о том, как срочно найти для нее кровать, — и я беспомощно, с облегчением просиял тоже. Но улыбка моя застыла, как только я понял, что сестра вталкивает мне в протянутые руки две пластмассовые мензурки.
— Оказывается, у них остался апельсиновый сок, — сказала она. — И послушайте. — Из приемника на стойке донесся перезвон Большого Бена. — Двенадцать. С Новым годом вас, мистер Оуэн. С новым счастьем.
Марк
Когда стало ясно, что война с Саддамом Хусейном неизбежна, Марк Уиншоу решил отпраздновать это событие, закатив на Новый год особо изощренную вечеринку. Как таковых друзей у него не было, но ему все равно удалось собрать больше ста пятидесяти гостей: отчасти их привлекло обещание блистательного общества друг друга, отчасти — слухи о неумеренном гостеприимстве, которым славился дом Марка в Мэйфере. Присутствовала кучка политиков и акул пера (включая его родственников Генри и Хилари), а также несколько знаменитостей, но основу списка приглашенных составляли люди средних лет, чья тускло-серая пузатость мало выдавала принадлежность к клану богатейших и влиятельнейших воротил промышленности и торговли. Марк бродил среди гостей, время от времени останавливаясь поздороваться, несколько реже — переброситься парой слов, по преимуществу оставаясь таким же индифферентным и непостижимым, как обычно. Тем временем его юная жена-немка (повторно женился он не так давно), казалось, настолько занята гостями, что весь вечер никто не замечал, чтобы она обратилась к мужу хоть раз. Атмосфера была приподнятой, однако в общем веселье Марк участия не принимал. Почти ничего не пил; танцевал только раз; даже приблизившись к кучке моделей, что по очереди сталкивали друг друга в бассейн в подвале дома, наблюдал издали, без малейшего трепета.
