Каким ты вернешься? - [54]
— Сразу видно, что твой номер состоит не менее чем из стозначного числа, — оскорбил Второстепенного астронома Председатель так тяжко, как никогда не оскорбляли на Артуме. — Мы знаем многие низкоразвитые и жестокие цивилизации, где разумные существа уничтожают друг друга, где идут войны. Но мы не знаем ни одной, слышишь ты, корифей ложных теорий, маяк поспешности… — Он даже захлебнулся от возмущения и забыл конец фразы, что означало глубокое презрение к собеседнику, также очень редкое на Артуме. — Неужели же ты предположил на основании телепередачи неизвестного происхождения… Не спорь — неизвестного происхождения! — будто возможны разумные существа, настолько неразумные и жестокие… Одним словом, такие неправдоподобные, что они будто бы не только сами убивают друг друга из-за каких-то интересов, но и детей своих… — Он никак не мог окончить фразу и уже начал задыхаться и синеть, — …детей своих чуть ли не с самого рождения учат войне и убийству?! Уф-ф… Да в своем ли ты уме?!
И еще долго в зале Большого Совета раздавался стук- это члены Совета стучали головами в потолок, с редким единодушием поддерживая своего Председателя.
ДОРОГА К ВАМ
Научно-фантастический рассказ
Когда я впервые очнулся, то услышал несколько непонятных слов, произнесенных разными голосами: «Замените витлавсановой…», «На осциллографе…», «Включите второй биотрон…»
Я приоткрыл глаза. Надо мной наклонилась морда чудовища с блестящими отростками, одним человеческим глазом и вторым — граненым и сверкающим.
Душная тьма надвинулась на меня…
Не знаю, сколько времени прошло, пока я очнулся вторично. В голубоватой комнате, кроме меня, никого нет. С трудом приподымаюсь и вижу, что лежу… на воздухе Трогаю его рукой — упругий, как матрац. Протягиваю руку и нащупываю край этой воздушной постели. Дальше — пустота.
Сильно кружится голова. Опускаюсь на свою невидимую постель.
Не могу вспомнить, как попал в эту комнату. Зато хорошо помню вечернюю Москву, извозчичью пролетку с откидным верхом и широкую спину. В памяти возникают отрывки стихов, которые я писал при свете свечей, возвращаясь из университетской лаборатории:
Словно наяву вижу ее тонкий профиль и гордо и удивленно приподнятую бровь. Сердце сжимается от тоски, от предчувствия… Я вспоминаю ее последнее письмо, пришедшее ко мне в ссылку: «Прощайте, мой любимый, мой супруг. Благодарю бога, что наши дети уже взрослые и могут сами позаботиться о себе…»
И опять вспоминаю листы, испещренные формулами, и стихи, которые сочинял в припадках необузданной ярости против судьбы, против царя, против нескладно устроенной жизни, в конце которой всегда — разлука. А вот еще стихи:
Когда я написал это?..
Собираюсь с силами, сажусь, опускаю ноги и нащупываю пол. Я одет в какой-то блестящий серый комбинезон. У меня нет никакого плана действий.
Нужно узнать, где я, что со мной, расспросить людей. Вспоминаю морду чудовища и содрогаюсь от омерзения.
Осторожно открываю дверь. Широкий длинный коридор залит солнечным светом. Выхожу, иду, не зная куда.
Через несколько десятков шагов резко останавливаюсь. Передо мной в стене коридора круглое окно. Сквозь него вижу троих людей у стены зала.
В центре группки — стройный человек с восточным смуглым лицом. Где-то я уже видел это лицо и глаза — глубокие, грустные… К нему обращается другой человек, молодой блондин. Когда он говорит, то сдвигает брови, собирая морщины на переносице, — наверное, чтобы казаться старше. Слышу такое, что лоб покрывается испариной.
— Уважаемый Ибн-Сина, кончим спор таким образом, — говорит молодой человек смуглолицему и нажимает какие-то кнопки на стене.
Это лицо я видел на портрете, поэтому оно знакомо! Ибн-Сина — самый знаменитый врач своего времени, крупнейший философ и естествоиспытатель!
Сколько раз, вглядываясь в его портрет, читая его научные труды и стихи, я восхищался и завидовал ему. Но ведь он умер около восьми столетий назад…
Самые невероятные безумные мысли проносятся в моей голове.
Я думаю о том, во что никогда не верил, что высмеивал. «О, грешнику, ад тебе уготован! Не поддавайся гордыне, не подымай длани на священную тайну бы- тия!» — слышатся мне слова постоянного оппонента, тюремного священника отца Андриана.
Что со мной происходит?
Между тем из стены выдвинулось несколько коробочек на тонких стержнях.
— Сейчас сравним ответы, — говорит молодой человек и громко произносит: — Специфика Ибн-Сина. Специфика Гиппократа. Специфика… Он совершенно явственно называет мою фамилию.
— Предлагаю решить задачу, — продолжает, насупив брови, молодой блондин. — Условие: мы приступаем к синтезу клетки. Известно, что в ее ядре есть кислоты, ведаю-щие наследственностью. Известны вещества, участвующие в синтезе этих кислот. Известны генераторы и аккумуля-торы энергии в клетке и то, как их создать. Известны кислоты, принимающие участие в штамповке важнейших ферментов — ускорителей и замедлителей реакций в клетке. Вопрос — с чего мы начнем синтез? — Он оборачивается к смуглолицему: — И вы, Ибн-Сина, решайте эту задачу. А потом сверите с ответом.
