Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские - [25]

Битвы вокруг Крокодила и Мухи

Но вернемся к «Крокодилу».

Выдающиеся произведения искусства всегда при первом их появлении в свет у одних вызывали восторг, у других – негодование. Так произошло и с поэмой Чуковского. Дети и большинство родителей, читая «Крокодила», радовались. Педагоги – возмущались. Георгий Григорьевич Тумим, преподаватель с большим дореволюционным стажем, писал в 1920 году в первом номере журнала «Книга и революция»: «Поэма Чуковского – сплошная болтовня… Он, по-видимому, склонен не только поощрять детскую болтовню, но и культивировать болтовню вообще… Получается нечто не только антипедагогическое, но и прямо предосудительное. Если при нормальных условиях дети, по мере того, как они растут и зреют, постепенно “вырастают” из болтовни, то при ненормальных условиях, создаваемых Чуковским, они задерживаются в своем развитии, они превращаются в уродцев, оставаясь до старости болтунами». Странный вывод: от чтения прекрасных стихов ребенок становится уродом. Но таково извращенное мышление педагога. Далее Тумим пишет нечто еще более несуразное: «Веселый смех детей, с удовольствием слушающих и читающих “поэму”, многие родители и воспитатели приводят, как неопровержимое доказательство того, что поэма хороша и полезна… Это ли не наивно? Мало ли что нравится детям!.. Правда, настоящий крокодил – заведомый хищник и враг человека. Но, во 1-х, он в меру сил послужил науке; во 2-х, от него хоть и не слишком много, а, все же, кое-что можно получить: человек утилизирует и кожу крокодила, и жир, и мясо… Ничего подобного нельзя сказать в пользу “Крокодила” (в кавычках). Науке от него никакой корысти быть не может». В заключение Тумим в бессильной злобе констатирует: «…Судя по тому головокружительному успеху, которым пользуется “Крокодил”, локализовать его распространение не так просто, и я не удивлюсь, если узнаю, что он попал из России в Западную Европу, а оттуда и во внеевропейские страны».

К сожалению, Тумим в своем неприятии «Крокодила» был не одинок. Это видно, например, из отзыва выдающейся русской просветительницы Александры Михайловны Калмыковой. Она писала в № 7/8 журнала «Новая Книга» за 1923 год: «К отделу сказок отнесем и замечательную “поэму для маленьких детей” К. Чуковского “Крокодил” (“Приключения Крокодила Крокодиловича”), разошедшуюся по России в огромном количестве экземпляров, выпущенную сейчас Государственным Издательством вторым изданием и пользующуюся небывалой популярностью среди детей, которые (не взирая на недовольство некоторых педагогов и родителей), захлебываясь, декламируют ее наизусть во всех уголках нашей обширной родины».

Но и среди педагогов были здравомыслящие люди. Организатор просвещения, методист Николай Петрович Белдыцкий писал в 1923 году во втором номере «Сибирского педагогического журнала»:

«Простая, настоящая “детская поэма”. Простая, без претензий, она написана хорошими стихами, правда, не всегда выдержанными, но легко усваиваемыми детским умом. Много выражений и оборотов на столько удачных, что они сделались уже нарицательными и постоянно цитируются маленькими читателями и почитателями “Крокодила”. А ведь это лучшая оценка, лучшая и самая чуткая критика всякого детского произведения».

Однако командные высоты в советской педагогике тогда занимали люди, думающие так же, как Тумим. Е. Л. Шварц вспоминал: «На всем еще лежал отпечаток голодного и холодного 18/19 года… В те дни мрачные противники антропоморфизма и сказки, утверждавшие, что и без сказок ребенок с огромным трудом постигает мир, захватили ключевые позиции педагогики. Детскую литературу провозгласили они довеском к учебнику. Они отменили табуретки в детских садах, ибо таковые приучают к индивидуализму, и заменили их скамеечками. Изъяли кукол, ибо они гипертрофируют материнское чувство, и заменили их куклами, имеющими целевое назначение: например, толстыми и страшными попами, которые должны были возбуждать в детях антирелигиозные чувства. Пожилые теоретики эти были самоуверенны. Их не беспокоило, что девочки в детских садах укачивали и укладывали спать и мыли в ванночках безобразных священников, движимые слепым и неистребимым материнским инстинктом. Ведь ребенка любят не за красоту».

«Особенно свирепым кликушеством, – отметил Чуковский в книге “От двух до пяти”, – отличалась в то далекое время московская специалистка по воспитанию детей Э<сфирь> Станчинская. Выступая в печати и на разных трибунах, она победоносно доказывала, что сказки в огромном своем большинстве чрезвычайно опасны для советских детей». Ей вторила ее тезка Эсфирь Яновская: «…Дети далеки от тех волшебных, полных таинственности сказок, на которых старые педагоги воспитывали наше юное поколение. Не сказка о диких лебедях с их божественными превращениями, не “Золушка”, нашедшая счастье в замужестве с принцем, не фабулы сказок, вызывающих страх и веру в темные, сверхъестественные силы, а реальный, конкретный мир, тысячами нитей связывающий детей со всеми явлениями нашей близкой им современности – вот содержание того социального опыта, которым жизнь обогащает наше детство».