Какие большие зубки - [3]

– Вряд ли они ждут меня, – сказала я. – Они рассердятся?

– Заррины всегда не в восторге от нежданных гостей, – сказал он. – Но вас они ждут. Ваша бабушка сегодня утром прислала ко мне Маргарет с запиской, в которой просила встретить вас.

Этого я не ожидала.

– Я пройдусь с вами до церкви, – добавил он.

Отец Томас предложил понести мой чемодан, но я сказала, что справлюсь. Он зашагал рядом со мной, прихрамывая и опираясь на трость. Пока мы шли, меня не оставляло чувство, будто тут и там за нами кто-то наблюдает: то шевельнется кружевная занавеска на окне, то что-то прошелестит, словно кто-то только что пригнулся за изгородью. Это было почти смешно. Но, когда мы приблизились к обшитой выцветшими досками церкви и отец Томас пошел по тропинке прочь, а потом исчез за дверью, все веселье улетучилось. Я осталась одна.

На краю города дорога начинала подниматься едва ли не вертикально вверх по крутому склону холма и утопала в серебристых березовых зарослях. Подъем был не из легких; чемодан бил меня по ноге, на которой уже темнел синяк, и я взяла его в обе руки. Ветер шумел между деревьями, насквозь продувая мою форму, и я так замерзла, что дрожала не переставая.

Какое-то время следом за мной ползла машина, пока не проехала мимо на возвышенности, где дорога расширялась. В школе автомобили обычно сигналили нам, когда мы ходили группами, из окон высовывались парни и звали прокатиться с ними, а монахини кричали им, чтобы те оставили нас в покое. Но здесь все было иначе. Возможно, водитель узнал меня или дорогу, по которой я шла.

Я вышла к развилке. Справа начинался мост через узкую речку, который тянулся дальше к другому берегу. Слева грязная дорога поднималась вверх по крутому склону и уходила в густой лес. Кроны деревьев смыкались наверху, превращая этот путь в туннель. Там, в темном лесу, было красиво, но у меня возникло чувство, что это не самое подходящее место для ночных прогулок в одиночестве. Я слегка согнула ноги в коленях – так производишь меньше шума – и стала медленно пробираться вперед.

Слышалось пение птиц, в кустах шуршали дикие животные. Мои уши улавливали каждый звук. Все вокруг было на своих местах. Справа от меня вниз по обрамленному деревьями склону тянулось каменистое русло, по которому каждую весну стекала талая вода. Затем она изливалась через скалу и падала в море. Рядом виднелся край леса, березы, плавно сменяющиеся соснами. И еще чуть дальше по тропе – лужайка перед домом, я уже могла мельком разглядеть ее в просветах между деревьями, пока упорно взбиралась по холму. Я зашла за поворот, и деревья остались позади, впереди – только дом.

Он господствовал над пейзажем. Башни, террасы, балконы и эркерные окна. Этаж за этажом пышных украшений, лепнины, золотых эмблем, утопленных в фасаде ниш и выдающихся выступов, – и все это было покрыто чешуйками серой черепицы, а на вершине самой высокой башни поскрипывал флюгер в форме бегущего кролика. На дом тяжело было смотреть: он не помещался целиком в поле зрения, даже если я отходила на несколько шагов назад. Теперь я поняла: он меня пугал. Это было слишком. Словно великан, усевшийся на корточки на вершине мира.

Я пожирала дом взглядом в надежде, что он первый сдастся и моргнет мне окнами. А потом в несколько стремительных шагов пересекла узкую полосу лужайки, уверенно поставила ногу на первую ступеньку и, переборов себя, взлетела по лестнице к входной двери.

Дверь была черной. Не краска: черная древесина с извилистыми резными узорами и медной лошадиной головой с кольцом в зубах. Я приподняла кольцо и отпустила.

Несколько секунд, которые показались мне вечностью, ответа не было. Ветер ткнул меня в спину, отчего я задрожала. Я взялась за ручку и распахнула дверь.

Воздух наполнился стоном: где-то было открыто окно, воздух из открытой двери тут же потянуло туда, и главный зал превратился в гигантское горло. Как только я шагнула в дом, дверь захлопнулась за моей спиной, и шум океана, разбивающегося о скалы по другую сторону дома, превратился в шепот. Никаких других звуков не было слышно, только где-то в глубине зала гулко тикали часы.

С колотящимся сердцем я огляделась, крепко прижимая к себе чемодан. Главный зал занимал два с половиной этажа, потолок терялся в тени где-то над головой, перила второго яруса венчали незажженные фонари. Центральная лестница двумя змеями сползала вниз с верхних этажей, они соединялись посередине и разворачивались в центральный зал, устланный красным языком потрепанного ковра. Ореховые панели блестели, но плинтусы были испещрены царапинами и шрамами, а в обоях с напечатанными сценами охоты на оленей местами зияли прорехи. На узком пристенном столике стояло покрытое темными пятнами старое зеркало и хрустальная ваза с высохшими мятными конфетками. На стенах висели портреты темных фигур, большие пейзажи и натюрморты, на которых были любовно запечатлены жареные оленьи ноги и бокалы, полные вина. Все это я помнила, но не узнавала, словно видела это в кино или во сне.

У меня вдруг закружилась голова. Мне захотелось сесть, но куда: на кресло в форме скалящегося дьявола? На длинную скамью, возле которой в ряд стояла дюжина чемоданов из старой кожи? На кучу перевязанных бечевкой коробок со штемпелями «ХРУПКИЙ ГРУЗ» и с изображениями черепов? Может, мне лучше просто пойти вперед? Впереди была лестница. Где-то там, двумя этажами выше, располагалась моя детская спальня, и, может быть, если я доберусь до нее и захлопну за собой дверь, то снова превращусь в человека, не чуждого этому месту. Но этот путь казался очень долгим. Моим ногам словно не терпелось опустить меня вниз, на пол, или еще лучше – увести назад в город, к поезду, в безопасность. Но поезд уже ушел.