Как жить? - [2]

А шалаш тот до сих пор стоит перед глазами. Такой нищеты, заброшенности я не видел. Дед с мальчиком одни в этом мире. То ли они боялись людей, то ли люди их не пускали в свой город.

Набрел я на них случайно. Шел от плотины по берегу, — рыбачил, что ли? И вижу на задворках хибар, за огородами шалашик на берегу. Худенький мальчик в каких-то лохмотьях. Он и пригласил меня отобедать. Дед внутри шалаша что-то разогревал, кажется, пек картошку. Налили в консервные банки какой-то бурды. У них даже ложки не было.

Как они здесь оказались? Откуда? «Мы тут живем», — сказал дед. Не помню, о чем говорили, да и говорили мы мало. Помню только светлые, добрые глаза старичка. Тихое угощение делового такого своего сверстника, он все мне что-то подкладывал, подливал. Нашел даже сухую горбушку хлеба — и мне. «А сам-то что?» «А нам много не надо». Тихо, спокойно так посидели. Ничего не просили, ни на что не жаловались. Просто были рады общению. И день был хороший, солнечный. И так мне уютно и мило было, как будто мы давно и хорошо знакомы. «Да, да», — поговаривал дед. И мальчик как брат. А я вроде бы высокий гость, из другого мира, из города. Тишь и благодать. Ни грубого слова, никаких пререканий между ними, никаких команд, Боже упаси, — глянут молча, и все ясно, каждый сам по себе и оба едины.

«Почему они так бедно живут?» — думал я. А спросить язык не поворачивался. Как бы ни оскорбить. Да еще, наверное, удивятся, мол, что надо, у нас имеется, а больше нам ничего не надо. И действительно, было ощущение, что им и так хорошо. И есть нечего, и делить нечего, и спорить не о чем. Что Бог послал. Ничего не послал? А как же: вот они друг с другом, душа в душу. Я даже не знал, в родстве ли они, дед ли с внуком или просто жизнь свела, да это было не важно, а важно было чувствовать, что они друг для друга и есть богатство. Да река, да день хороший. Да гость вот пришел. Чего еще надо? Живут как птицы. Чего-то наклюют и дальше пошли. Никому не должны и им никто не должен. Рады жизни — вот и весь сказ.

Ах, как не хотелось уходить от такой благодати! Город, дом, школа. Всем там чего-то надо, все чего-то требуют. Жизнь как лязгающая мясорубка. Толпы людей мешают друг другу. В этой кишащей массе никому нет покоя. Лезут, рвутся куда-то, обманывают, ссорятся. Каждый хочет выделиться, жить лучше других. Хотя бы и за счет других. До чего же все это нехорошо и противно по сравнению с миром этого шалашика.

И все же острая жалость резанула сердце. Впервые я испытывал такую сердечную боль и сгорал от стыда. Одинокие люди: мальчик и старичок. Светлые, добрые люди. Ничего-то у них нет: ни дома, ни еды, ни одежды. Несчастные. Неприкаянные. А вдруг дождь? А зимой куда? Я не знал, откуда они и что с ними будет дальше. Как они одолевают невзгоды. Жалко было до смерти. Я шел в свой город и обливался слезами.

Дома я рассказал отцу или матери. Кажется, их это нисколько не удивило. Может быть, они это видели, знают, что и так люди живут? Может быть, может быть. Ведь были и более трудные времена. И повидали они всякое, уж побольше, чем я. Жили мы и в Туркмении… Но дали булку хлеба, собрали котомку. На следующий день я принес это своим новым друзьям.

Они нисколько не удивились. Разве что обрадовались моему появлению. Все так же светло лучились глаза старика. Есть никто не хотел. Мальчик задвинул котомку в угол шалашика, не тронув еды, не отщипнув ни крошки. С голоду они явно не умирали, хотя приняли с благодарностью. Ну, принес и принес — спасибо. А мог бы и так прийти, кажется, для них это было приятнее: мое присутствие, а не то, что принес. Вдвоем все-таки скучновато, общению они были рады.

Я по-прежнему жалел их. Но боль утихла. Нищие? Но они же не просят милостыни. Несчастные? Совсем не похоже. Не рыдают, не жалуются. Напротив, с ними-то и я был счастливее. Компания такая подобралась дружелюбная. Сидим себе и сидим. Ничего нам больше не надо, никуда не хочется. Вопросов не задаем, не надоедаем. Просто приятно молча пообщаться. Радуемся тому, что мы есть, что встретились. И так легко и хорошо на душе! Век бы так жил.

Вот они так и живут, как хотят. Могли бы, наверное, иначе. Найти приют. Есть же и детские дома, и дома для престарелых. И еда, и крыша. Или в деревне. Сколотил себе домик и возделывай огород. А может, и есть у них дом, да дух бродяжий! Хочется мир посмотреть. Пожить обособленно в похождении. Не эта ли сила и нас влечет в походы? Но нам, туристам, подавай машины, поезда, пароходы. Всякие дискотеки, гостиницы и жратву. А этим двоим, старику и мальчику, ничего не надо. Была бы воля, остальное как-нибудь и само найдется. Им хорошо вдвоем, и это главное. Это, наверное, и есть величайшая ценность.

У нас все наоборот. Деньги, деньги. Комфорт, власть. Рублевки, олигархи, нажива. Жертвуем людьми, попираем любовь ради удовольствия. И что в результате? Одни страдания. Драки, разводы, кровавые разборки. Войны, наконец! Тьфу ты, пропасть! Да пропади она пропадом, такая цивилизация. Истребим друг друга, сбудется давно обещанный Апокалипсис.

Однажды — давно! — с директором нашего института у меня был разговор. Я старший научный, кандидат, неплохая зарплата и т. д. Коснулись моих перспектив. Речь шла о служебном повышении на зав. сектором. Этакая руководящая должность, в подчинении с десяток людей. Заманчиво, конечно, но я отказался. То я сам по себе, а то придется отвечать за кого-то, администрировать. Лишняя головная боль. «Но ты же молодой, — говорит директор, надо продвигаться, делать карьеру». — «Не хочу карьеру». — «Чего же ты хочешь?» — удивился директор. — «Одеться в рубище».