Как жили мы на Сахалине - [70]

Наконец Шура выставила невод, но Василий Яковлевич покачал головой:

— Неправильно.

— Что же ты видишь с берега?

— С берега я вижу больше, чем ты с моря. Поехали, исправим ошибки.

Шура живо усвоила урок старого рыбака. Он предупредил:

— Главное теперь — не прозевать.

Вся бригада находилась на берегу в полной боевой готовности. Грелись у костров и ждали сигнала дежурного. Шура стояла у самой воды, с трудом унимала внутреннюю дрожь: и холод пробирал, и волновалась изрядно. А вдруг дежурный прозевает или уронит спички, или случится с ним что-то непредвиденное? К костру она придвигалась спиной, боясь упустить самый ответственный момент.

Факел на дежурном кунгасе вспыхнул в два часа ночи.

— Весла на воду!

Шура впервые увидела, как фосфоресцирует море. Косяк был такой плотный, что когда молодой рыбак в преизбытке восторга свалился за борт, то страха не испытал:

— На рыбе лежу!

Буквально через полчаса пришлось закрыть ворота невода. Улов перегнали в садки, а затем стали загружать кунгасы.

Первый улов! Первая радость!

В тот самый день, когда Шура доложила о выполнении путинного задания, разбушевался шторм и не утихал две недели. Когда море угомонилось, рыбы не оказалось, косяки ушли далеко на север. Кто прозевал первый день — не взял ни хвоста. А Шура со своей бригадой выехала на экспедиционный лов за вторым планом.

На второй год бригада получила два невода. Едва их выставили, как передали штормовое предупреждение. Соседи стали снимать ловушки. Шура побежала к Василию Яковлевичу: что делать?

— По тому, как ломит мои кости, могу определить, что шторм будет не выше семи баллов. Потреплет, конечно, немного, но невод устоит. Надо только там дежурить.

И он показал туда, где уже играли на волнах белые барашки.

В бригаде заспорили: одни стояли за предложение деда Лемешко, другие считали, что лучше подстраховаться, чем потерять невода. Старый рыбак сказал:

— Страшен не шторм, страшен беспорядок на море. Без твердой дисциплины будет погибель.

Шура решила:

— Невода убирать не будем. На первую вахту поеду я.

Одну ее не хотели отпускать, но она твердо заявила, что обязана знать, что такое вахта на кунгасе, что нужно рыбаку, чтобы выдержать испытание.

И на два часа, до смены, она осталась в зыбкой посудине наедине с теменью и тяжелыми волнами. Экзамен она сдавала самой себе. Она старалась не отбывать тут время, а использовать его с толком, найти способ, чтобы побороть страх и преодолеть тоску одиночества. А способ один — заняться делом: вычерпывать воду, проверять прочность креплений, определять направление ветра, думать о людях, просчитывать планы на ближайшие дни, месяцы, определять все хорошее, что есть в коллективе, устранять недостатки. И два часа пролетели незаметно, смена прибыла вовремя.

В такой обстановке вахту несли почти неделю. Стихло к вечеру, с кунгаса дежурный подал сигнал — косяк! Шура на катере подошла вовремя и успела закрыть ворота невода. Она уже знала: если сельдь плотно забьет ловушку, то невод заляжет на дно и никакая сила его оттуда не поднимет.

Соседние бригады только устанавливали невода, а Шура гнала к пирсу улов. Упорство, мужество людей окупились сторицею. За ночь бригада добыла более четырех тысяч центнеров, что составило 120 процентов годового плана.

Однажды циклон налетел внезапно. Шура сдавала рыбу, когда ей подали радиограмму. Надо было спешно снимать людей, и она взошла на катер. А ее умоляли остаться, не подвергать себя смертельному риску, снять рыбаков шкипер мог и без нее. Но она пошла. Она предпочла бы погибнуть вместе с рыбаками, чем бросить их на произвол стихии. В тот вечер она думала только об одном: снять людей. Она обошла все звенья, отдала нужные распоряжения, как вдруг у самого дальнего кунгаса машина заглохла — на винт намоталась дель. Это одно из самых неприятных явлений, которые случаются с большими и малыми судами. Работающий винт, наматывая дель или канат, спрессовывает его до такой плотности, что острый нож берет с трудом. Двигатель глохнет, и судно оказывается во власти стихии. Наступила темень, вокруг лишь бесновалась снежная пурга, волны то вздымали посудину на гребень, то ввергали ее в пучину. Моряки ручной помпой откачивали воду, Шура страдала от качки, ее тошнило, разламывало голову, свинцом наливались ноги, но она, сжав нервы в кулак, стоически переносила испытание. Она думала о своих рыбаках, жгла факелы, промасленные фуфайки, резиновые сапоги, подбадривала рыбаков на кунгасе:

— Держитесь!

Те, кто пережил подобную ночь, знают, как спасителен человеческий голос в кромешном аду. Но ее люди на кунгасах держались не только стойкостью бригадира. Они уже имели опыт: отпустили кунгас на всю длину каната и «отыгрывались» на волнах, беспрестанно вычерпывая воду. На берегу никто из членов бригады всю ночь не сомкнул глаз.

Утром стихия ослабела, и пленников моря доставили на берег.

— Все живы? — спросила Шура.

— Все! — ответили ей с веселым смехом.

— Чему смеетесь?

— Глянь в зеркало, лицо все в копоти, словно в аду была.

— А я и была в аду!

Каждая путина обогащала Шуру опытом, и подобных происшествий она старалась больше не допускать. Вместе с тем она усваивала не только свой опыт, но и чужой: консультировалась со специалистами, беседовала с практиками, с членами своей бригады, изучала специальную литературу, становясь мастером своего дела.