Как я теперь живу - [26]
Пайпер решает набрать цветочков для нашего нового дома — мы что, тут навеки поселились? И вдруг зовет, Дейзи! У меня сердце обрывается, и я мчусь к ней. А она мне, смотри! Я смотрю и ничего не вижу, кусты какие-то, а под ними вроде как желуди. А она говорит, это же Лесные Орехи!
С Пайпер мне повезло — лучше спутника не найти. Я лесной орех в лицо не узнаю, даже если он меня по плечу постучит и спросит, как пройти в библиотеку. Мы набираем целую кучу орехов, разбиваем их камнем и наедаемся до отвала, что только не тошнит. Почему лесные орехи не подают в самых дорогих ресторанах, ума не приложу?
Мы принялись за вторую тысячу и теперь уже не едим, а чистим и складываем с остальной провизией. Закусили оливками и кусочком хлеба, а на десерт ежевика.
Больше занять себя нечем. От безделья сразу вспоминается, как ужасно весь день хотелось есть и пить и какие мозоли мы натерли, — все, пора спать. Просыпаемся, а вокруг мир словно раскалывается от грохота — гром и молнии прямо надо головой. Удивительно, но нашу хижину дождь почти что не заливает, особенно если держаться правильной стороны и ухитриться закрыть самую большую дыру в крыше куском пленки. Тогда есть шанс не вымокнуть и даже поспать. Неожиданный бонус — в дождь насекомых значительно меньше.
Ливень такой, что я вспоминаю про нашу миску и выставляю под дождь. Сверху плавает какая-то гадость, но ее можно выловить. А воду залпом выпить. Опять выставляю миску наружу — через десять секунд она полнехонька. Бужу Пайпер, чтобы она попила, пока есть что. Мы выпиваем по четыре миски, и нам уже совсем хорошо, если не считать рези в животе — то ли от холодной воды, то ли от орехов. Теперь набрать полную бутылку и снова спать.
Когда мы просыпаемся, дождь льет по-прежнему. Нет смысла двигаться, зачем покидать такой уютный домик. Промочить насквозь одеяла и одежду, когда переодеться не во что, — ничего глупее не придумаешь.
Полусонная Пайпер лежит под одеялом, она, похоже, довольна и даже напевает вполголоса, а мне жутко хочется помыться. Я трачу целую миску холодной воды и весь дождь с неба, чтобы хоть как-то смыть грязь, — не очень-то помогает, особенно потому что без мыла. Теперь скорее залезть внутрь, одеться и прижаться к Пайпер, постараться согреться. Чтобы как-то убить время, мы принимаемся играть в слова — без бумаги и карандаша. Одна задумывает слово из пяти букв, все буквы разные, другая называет слова тоже из пяти букв, первая говорит, сколько букв совпадает, вторая угадывает слово. Держать в уме, какие буквы совпадают, настолько сложно, что время пролетает незаметно.
Пайпер только что угадала очередное слово, и теперь моя очередь угадывать. Перебираю слова — Доска? Нитка? Кроха? В ответ только молчание. Я окликаю, Пайпер? Она, оказывается, уже крепко спит. А я лежу тихо, и в ушах у меня голос Эдмунда, знакомый, умиротворенный, томный. Я успокаиваюсь и забываю обо всем, кроме Эдмунда. Вот и еще один день прошел.
24
Удивительное дело, оказывается, мой учитель математики в восьмом классе был совершенно прав — по крайней мере, в ОДНОМ СЛУЧАЕ. А именно: мне когда-нибудь понадобится решить вот этакое уравнение, где X = Пайпер и Дейзи, Y = четыре мили в час, Z = поноска весом в двенадцать фунтов и, наконец, N = северо-северо-западное направление, а 4D = четыре дня.
Теперь попытайтесь вычислить, насколько мы приблизились к Кингли за X(Y+Z) + N, помноженные на 4D.
Похоже, программа восьмого класса в одно ухо вошла, из другого вышла.
Тропинка наша уже четырежды пересекала узкие мощеные дороги, но кроме одинокой коровы, щиплющей траву, мы никого крупнее ежиков не видели. Изредка попадаются сараи, а однажды мы прошли мимо ряда домиков, на вид пустых, но проверять как-то не хотелось.
Тропинка постоянно петляет, но в целом мы движемся более или менее в правильном направлении. Сама не знаю почему, но все время вспоминается одна программа по телику. Там было про навигацию на китобойных судах — малейшая оплошность, и промахнешься мимо острова, на который нацелился, миль этак на пятьсот.
На одном перекрестке висит-таки дорожный знак. Страп — четверть мили, Ист-Страп — полмили. Полный восторг — сейчас узнаем, где мы. У меня аж руки трясутся, пока я карту разворачиваю, но сколько ни гляжу, никакого Страпа не вижу. Пайпер говорит, наверно, пара домиков, вот на карту и не попали.
Сама не пойму, почему я вдруг начинаю отчаянно рыдать. Задыхаюсь от собственной никчемности. Подумать только, тащу Пайпер через всю Англию, чтобы добраться до крошечной точки на карте, а сама и чистых трусов в ящике комода отыскать не могу. Но больше-то некому, никто не выскакивает, как чертик из коробочки, не показывает дорогу. Пайпер просто стоит рядом и держит меня за руку — ждет, пока я перестану реветь. Все, хватит ныть. И мы идем дальше.
Кроме орешника мы еще нашли яблоню и новые заросли ежевики, но нигде ни намека на бутерброд с мясом. Наши запасы еды помаленьку тают, осталось на донышке. Хорошо еще, что дождик идет часто, воды хватает. Зато тропинку развозит, и ноги скользят, а мокрые кроссовки натирают пятки. Как я это ненавижу! В общем, везуха кончилась.
Мозг Джонатана Трефойла, 22-летнего жителя Нью-Йорка, настойчиво твердит ему, что юность закончилась и давно пора взрослеть. Проблема в том, что он не имеет ни малейшего понятия, как это сделать. Тем более, что все составляющие «нормальной взрослой жизни» одна за другой начинают давать трещины: работа, квартира, отношения с девушкой. А тут ещё брат просит присмотреть за двумя его собаками на время его отъезда. В отчаянных попытках начать, наконец, соответствовать ожиданиям окружающих, Джонатан решает броситься в омут с головой – жениться в прямом эфире перед многомиллионной аудиторией.
Все рассуждают о влюбленности так, словно это нечто совершенно удивительное, нечто в корне меняющее жизнь. Что-то такое происходит, говорят, и ты понимаешь. Смотришь в глаза своей возлюбленной или возлюбленному и видишь не только человека, которого ты мечтал встретить, но и такого себя, в которого втайне верил, себя желанного и вдохновляющего, себя, никем не замечаемого прежде. Вот что произошло, когда я встретила Кита Годдена. Я смотрела в его глаза и понимала. Только вот другие тоже понимали.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).