Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой - [27]

Мораль этой истории, как Ринпоче объясняет: «Мы не можем судить по действию, только по мотивации».

Это первый раз, когда я слышал о Друкпа Кюнле, Божественном безумце, но не последний. На самом деле, мне сказали, что вы не можете понять Бутан без понимания Друкпа Кюнле. Упоминание его имени у людей вызывает смех. Но это не обычный смех. Это благоговейный смех, если такая вещь возможна. Кюнле принадлежит к духовной школе мысли, известной как сумасшедшая мудрость. У каждой религии есть своя ветвь безумной мудрости. Христиане имеют своего безумного Христа. У мусульман есть дервиши. У евреев Вуди Аллен. Тем не менее ни один из них не такой сумасшедший и мудрый, как Друкпа Кюнле.

Я был полон решимости узнать о нем побольше. В переполненном книжном магазине в Тхимпху я нашел английский перевод его сочинений. Некоторые части непристойные, даже пошлые, по стандартам сегодняшнего дня. В одном месте Кюнле «ломает ветер, как дракон». Во многих случаях он использует «пламенный удар молнии мудрости» (Да, это то, что вы думаете.). Кроме того, Друкпа Кюнле был бабником и предпочитал девственниц. Или, как он выразился, «Лучший глоток вина лежит на дне ведра, / И счастье лежит ниже пупка».

Был момент в авантюрах Кюнле, когда его возмутительное поведение шокировало бутанцев. Кит Доумен, который перевел приключения Кюнле на английский язык, говорит, что суть в том, что «эмоции, в частности желания, не должны подавляться, они должны быть выплеснуты». Другими словами, все как у древних греков, но вверх дном. Все в избытке, ничего в умеренных количествах.

Я опаздываю на послеобеденный кофе с Линдой Лиминг, американкой, живущей в Бутане в течение последних девяти лет. Азия привлекает духовных искателей, но Бутан был закрыт для посторонних до 1970-х годов. И даже после открытия сюда все еще непросто попасть. Надо очень этого хотеть.

Линда Лиминг хотела. Она продала все, что у нее было, и переехала из Нью-Йорка, чтобы преподавать английский язык в Бутане. Как она говорит, она влюбилась в Бутан, а затем влюбилась в бутанцев. Она живет здесь до сих пор.

Она рекомендует место под названием Art Café, новое в Тхимпху. Это светлое и просторное заведение, с мягкими подушками и светлыми деревянными полами. Мы могли бы быть в любом университетском городке США. Я заметил, что женщина за прилавком читает Тибетскую книгу мертвых. Как я уже сказал, мы могли бы быть в любом университетском городке США.

Линда одета в свободные одежды, носит узорчатый шарф и вся жужжит энергией. Ей, очевидно, катастрофически не хватает диалогов на английском, так что она тараторит что есть мочи.

— Духовность здесь везде, — говорит она. — Это в горных породах, это в деревьях.

Один из тех комментариев, над которым я бы посмеялся в другом месте. Но не в Бутане. Как выразился один писатель: «В Бутане нет такого понятия, как неодушевленный предмет». Все проникнуто духом. Это происходит в меньшей степени от буддизма и более от анималистической веры под названием бон.

Я всегда считал анимализм примитивной верой, но, если подумать, мысль о том, что все вокруг проникнуто жизненной силой, звучит довольно прогрессивно.

— География диктует жизнь здесь, — продолжает Линда. — Изоляция сделала Бутан тем, что он есть.

— Это хорошо или плохо?

— Это хорошо. Горы, изоляция, все беды остаются внизу. Отношение «Что делать, la».

Это универсальное односложное слово, которое может значить что угодно. Главным образом это пластификатор, добавляется практически ко всему. La означает и «сэр», и «я знаю». Мне нравится, как это звучит, и, будучи в Бутане, я пытаюсь использовать его сам, но всегда застенчиво, никогда не находя правильный ритм.

— Как насчет вас, Линда? Верите ли вы во все это?

— О да, — говорит она. — Я совершила скачок веры. Когда я впервые приехала сюда, я была типичной невротической сорокалетней женщиной, и я сказала себе: «Я не хочу стремительно стареть до тех пор, пока не придет мое время». Бутан успокоил меня и замедлил.

Опять о смерти. Понятие, которое, как ни странно, возникает очень часто в моих поисках счастья. Возможно, мы не можем быть счастливы, пока не смиримся с тем, что смертны?

Линда рассказывает мне, что она действительно никогда не видела трупов, пока не приехала в Бутан.

— Я видела много смерти и страданий здесь, — говорит она, и по тону ее голоса становится понятно, что это не самый горький опыт. — Ты думаешь о смерти все чаще. Люди умирают более трагически, более открыто. Мертвые тела лежат на виду в течение нескольких дней. Но главная неприятность жизни в Бутане — здесь бывает очень холодно. Зимой я хожу в пальто в доме. Странно, но это заставляет чувствовать себя более живой.

Многие бутанские мужчины, объясняет Линда, идут на трехлетние ретриты, как Ринпоче. Три года, три месяца и три дня они ничего не делают, только медитируют. Они даже не стригут волосы.

— И в течение трех лет они не разговаривают.

Это меня ошарашивает. Максимум я проводил без разговоров часов девять. И то когда спал.

Правительство даже провело электричество до мест этих медитаций — маленьких деревянных домиков, разбросанных по краям скал. Какая другая страна потратит 100 тысяч долларов на то, чтобы электрифицировать маленький домик в горах? Максимум, они бы предложили тебе самому оплатить это.