Как я путешествовал по Алтаю - [12]

— Фу! — выкрикнул Антон Иванович, шлёпая мокрыми ботинками по ступеням крыльца. — Видали такого невезучего, а? Чуть задумаю вырваться из этой деревушки — непременно угожу под дождь!

Он снял шляпу, стряхнул с неё воду, стал рядом со мной у двери, куда не долетали капли, и охотно взял предложенную мной папиросу.

Беспокойный Антон Иванович редко засиживался в деревне, да и то лишь в те дни, когда нужно было обработать собранный в тайге материал.

Всю последнюю неделю он ловил со своими студентками бабочек для большой институтской коллекции. У него уже набралось сотни две пёстрых, красивых шелкопрядов, хохлаток и бражников. Но девать их было некуда, и он пока накалывал их прямо на стены своей комнаты. Стены были словно разрисованы лоскутками чёрного, алого и голубого бархата. И когда были раскрыты окна и двери, а с озера тянул лёгкий бриз, все эти лоскутки трепетали. Антон Иванович гордился своей коллекцией, берёг её и всякий раз воевал с хозяйкой, когда она слишком смело вытирала пыль вокруг его нежных экспонатов. А вот этот неожиданный дождь помешал ему съездить на ту сторону озера, где в мастерской лесорубов делали для него лёгкие ящички.

— Ладно хоть, что укрылись неплохо, — сказал он и выпустил большой клубок сизого дыма.

Вероятно, мы простояли бы здесь до конца дождя и спокойно разошлись по домам, но из-за угла магазина вышла молодая круглолицая алтайка и остановилась перед крыльцом. Она была вся в чёрном — от капюшона на плаще до сапог с калошами.

К нам она не поднялась, а осталась на тропе, по которой беспрерывно барабанили крупные капли. Большими чёрными глазами она смерила нас с ног до головы так строго, что мы виновато переглянулись и бросили окурки в мокрую траву.

Низким, грудным голосом женщина сказала:

— Однако, тут стоять нельзя!

— Почему? — удивился Антон Иванович.

— Это не пристань, а магазин. В нём добро, и не какое-нибудь, а государственное. Люди же всякие бывают: и хорошие и плохие. Уходите!

— Вот переждём дождь и уйдём, — сказал я и, переступив с ноги на ногу, нечаянно задел плечом замок.

Он ржаво скрипнул на петле и закачался, как маятник.

Женщина вздрогнула и крикнула:

— Вам же говорят: уходите!

— Да что с тобой, Зина? — спросил Антон Иванович. — Что ты чушь городишь? Ещё скажешь, что и меня ты не знаешь? Вчера только видела: я у тебя керосин покупал!

— Видела или не видела, это никого не касается. Магазин закрыт, я его охраняю. А вот того человека так я и вовсе не знаю, — показала она на меня.

— Так зато я знаю! — рассердился Антон Иванович. — И что случится с твоим магазином, если мы постоим здесь, пока дождь не пройдёт?

Женщина задумалась. В ней шла борьба, я это видел. Антон Иванович, казалось, сразил её. Она тяжело вздохнула и отвела глаза. Но не сдалась и решила взять нас хитростью.

— И что вы за люди? По тайге ходите, каждый день мокнете, а тут — дождя испугались! Да какой это дождь? — Она сбросила капюшон, пожалуй менее чёрный, чем её смолистые волосы, и стояла теперь с непокрытой головой. Капли дождя скатывались ей на лицо и бежали к подбородку. Омытые водой, вдруг засверкали синие камешки в её больших серебряных серьгах. — И какой это дождь? Да разве это дождь? — упрямо твердила она. — Мужчины вы здоровые да такие видные, и нате: дождичка испугались! Да ступайте в любую хату, а тут нельзя! — Она уже не приказывала, а просила, и голос её дрожал.

— Вот упрямая! — буркнул Антон Иванович, переминаясь с ноги на ногу.

— Открой магазин-то! — попросил я. — Мне ложка нужна. Купим и сейчас же уйдём.

— Верно, Зина! Была у него старая ложка, совсем плохая, и сломалась, — подтвердил Антон Иванович. — А ему скоро в поход. Ну как он пойдёт в тайгу без ложки?

— Знаем мы эти ложки! — грубо сказала Зина. — Может, вам ещё пуд соли взвесить? Магазин закрыт! Понимаете: на учёт! Ну как ещё просить вас? Видите, совсем я вымокла! — Она смахнула слезу.

— А ты не дури, накройся! Человек за делом к тебе пришёл! — сказал Антон Иванович и зябко поёжился: он уже понял, что придётся уходить с крыльца.

— Антон Иванович! Ну войди ты в моё положение! Давай добежим до моей хаты: обогреешься, чайку попьёшь. И мама будет рада. Ну пойдём, а тут никак нельзя!

Антон Иванович махнул рукой, дёрнул меня за рукав; мы подняли воротники и побежали за Зиной, прыгая через лужи.

Зина ввела нас в большую комнату, где на кошме сидело пять ребятишек. Все они — и мальчики и девочки — были на одно лицо: черноголовые, широколицые и немного раскосые, стриженые, в трусах из синей материи одного рисунка.

Ребятишки располагались кружком. Перед ними стояла большая глиняная миска с кислым молоком и сковородка с жареной рыбой. Малыши ужинали. Мы им помешали, и они не знали, как быть: сидеть на месте или разбегаться. Один мальчуган, поменьше, засунул в рот палец и стал пятиться к постели, подпрыгивая, как лягушонок. Другие сидели, не сводя с нас любопытных глаз.

Зина показала нам место за столом, вышла на кухню и загремела самоварной трубой.

— Чего глаза-то таращите? Людей не видали? — Из-за ситцевой занавески вышла маленькая старушка в красном платье, с трубочкой в зубах. — А ну, ешьте! — прикрикнула она на малышей, и те дружно застучали ложками по сковородке. — Здравствуйте! — Старушка поклонилась нам и уселась рядышком на скамье.