Как я преподавал в Америке - [6]

И вот думаю: в общей экономии Божьего мира и наше страдание — небессмысленно. Другие страны и народы глядят — как дети, слушая страшную сказку, трепещут и лучше слушаются папу и маму — и Бога: смотрите, если пойдете своей атеистической дорогой — вот что с вами будет!

Но и пуще и глубже: на страданиях наших — дух взращивается, как при аскезе и в монастыре. Так и вижу глазки Светланы и Насти и Ларисы, что-то скверное жующих, — устремленные в высшее, в бессмертие и воскрешение. И умилен и восхищен, и касаюсь их душ этим умилением. А эти бесконечные тут изысканности в провизии, рекламы и варианты чего и как поесть, — избыточно-земным комфортом дышат, чтобы забыть о Смерти и главной метафизике человеческого существования. Это ост- рейше переживали в XIX веке и тут, пока не устроен еще был американский мир, космос «ургии». А теперь — устроили и забыли бояться смерти, ибо жизнь сия — совершенный рай и кейф удобства.

Так что, идя завтра на урок свой, могу это и рассказать — о взаимодополнительности народов и в судьбах, и путях их: развал и страдание нынешней России — всему миру это нужно и истории, как питание уму и духу, и душе: мы — жертвенные агнцы…

Вспоминается анекдот еврейский, что мне еще Берта¹ рас сказывала. Подзывает молодая женщина с сыном мужчину на курорте. Тот радостно подходит, предвкушая романчик-приключение. Она же, сыну на него указывая, говорит: «Если будешь плохо кушать, станешь такой же тощий, как этот дядя».

Но какой удар по Духу и Духовности — оскорбление этой цен ности русской жизни, чем мы могли еще гордиться. Похохатывает мир — и особенно евреи: накормить себя не можете, а еще Воскрешения взыскуете! — и на бедного Федорова и мою Свет лану ополчаются тут: Борис Парамонов; а Юз намеревается роман-пародию писать с героем Свет-Семеновым… Мол, у вас все — идеи, идеалы, идеология! Накормите себя сначала!..

Верно — и накормим. А дальше — что?..

Но теперь, благодаря краху утопии советчины и коммунизма, обосрана вся область идеалов…

10. IX.91. А ну-ка заликуй чуток — прежде чем в ярмо профессорское впрягаться. 9 утра; через час встречаться со студентами. Однако «учение не должно быть мучением» — не только для обучаемых, но и для учащих. Так что настройся на радость встречи — и от них получить себе научение.

8 веч. Хороший день был. И лекции удались — особенно в русской группе: экспромт непринужденный вышел.

Потом опробовал велосипед, что мне Суконик придал: поездил по милым улочкам и выехал на холмы. Полтора часа ездил — осторожно, со страхом: глаз-то один. И память о том, как Эдика Зильбермана милого задавило в Америке, когда на велосипедике ехал… Все — техника Запада. На ней русский спотыкается: вон и Галич — от тока, делая себе какую-то стереосистему, музыки ради, погиб…

Да, после напряга лекций потребовалось движение — и вот так приятно его себе добыл.

Но перед выездом вспомнил, что еще не написал письма Берте. Звонила Инна Суконик позавчера и сказала, что Берта ей звонила и рассказала, что у нее была операция — в матке опухоль, не раковая ли? И Инна побуждала меня — написать.

— Трудно найти интонацию: ведь давно не писал ей.

— Но она же — ГАЧЕВА! — напомнила Инна о моей за нее ответственности: за душу живу, которую в свой путь вовлек.

И с опаской подумал: если не напишу перед выездом, как бы мне она не навредила — ее образ проклятием мне?.. И сел и написал.

Вроде бы письмо — получилось. Не стал сразу на машинке печатать, ибо от руки — человечнее…

Миддлтаун, 9.IX.91

Дорогая Берта!

Мне позвонила Инна Суконик и встревожила: у тебя операция серьезная была. Думаю все о тебе и посылаю тебе куски души в подкрепление. Верю, что, как и в прежние разы, твоя воля одолеет напасть.

Я тут — представь! — «прохфессором»! Никогда не преподавал по-русски, так — по-английски! Но — вроде получается, даже интересно маскарадить. Из каких-то давних глубин слова выскакивают. Целый курс повел «Национальные образы мира», где им даю портреты национальных Космо-Психо-Логосов (как мне виделись…). Тут и Англия, и Франция, Германия, Италия, Индия, Эллада, Россия, Еврейский образ мира и Американский… На весь осенне-зимний семестр. Лекции два раза в неделю. И еще в те же дни класс на русском языке — о Русском образе мира.

Так странно — тут налегке жить, когда дома — такие проблемы, заботы и голод грядет!.. Вылетел я 19 августа: как раз вдень переворота, узнал о нем в Шэнноне. И вот такие роковые дни истории пробыл тута. И еще долго! До Нового года…

Это мне Юз Алешковский устроил — разрекламировал. Он здесь. Конечно, если бы пораньше все это?.. Сейчас сил мало, да и интересу меньше и толку…

Но и то — ничего…

Когда Дима звонил как-то летом в Москву и узнал, что я на 4 месяца буду в Штатах, сказал, что, может быть, приедет сюда. Вот бы хорошо!

Как все разбросанно — и как тесно! (Моя семья — в Москве, Берта, первая жена, — в Израиле, Дима, наш сын, — в Турине в Италии или в Болгарии… — 9.7.94). Для души же все — рядом, тут…

А советчину — аж жалко! Все ж всерьез мечтали — и хотели блага. А что крах — так это трагедия. Потешательство ж и обо- срательство, ныне столь легкие, — это зубоскальство Хама на наготу отца своего Ноя.