Как я преподавал в Америке - [4]
11 ч. Да, моя темница. Вернулся с лужайки — везде солнце, а у меня первый этаж, да во двор смотрит, на стены и асфальт. И темно.
Вдруг звонок — Юз (Апешковский: он тут живет и мне по дружбе давней устроил это приглашение. Здесь он в статусе «писатель-эмигрант». —3.7.94). Сразу поднялся дух.
— Ты, б…, не бзди ностальгией[6]. Ностальгия — это такое состояние, когда у человека есть все, кроме нее.
— Прекрасная формула, почти математическая!
4. IX.91. «Не бзди, малютка!» — себя подстегиваю формулировочкою. Завтра уж — лекции. Вчера измудохался с Присциллою, готовя план и список чтения студентам, которые, оказывается, ничего из культуры не знают. На х… ж я им — «культуролог», обитатель высшего этажа культуры?.. Ну ладно: пока переводить надо…
5. IX.91. 8 утра. Через два часа с половиной начнется моя лекция. Мандражу несколько. Но включил радио, что Юз дал, — и в подкрепление мне классическая музыка. И снова я в родном доме души.
6. IX.91. Проклятье! Заел в машинке перевод на малые буквы — придется так, гигантами шпарить…
Начинаю успокаиваться. Вчера первые занятия хорошо прошли. Перестаю бояться студентов и своего английского. Просты и доброжелательны. Надо теперь подумать: как постараться себе приятными сделать эти занятия и полезными? Главное — подобрать тексты для сравниваний. Тогда готовое пространство английского текста будет на уроке мне подспорьем — и мой метод конкретных сравнений и анализов будет к месту, работать.
12 ч. Сегодня расслабляюсь. Гулял— осваивал пространство, смотрел объявления мирной жизни, босой ходил, потом сварил сосиску, яйцо и картошку и слушал по радио передачу музыки к еврейскому Новому году — «Рош хашана». Какая экстатическая музыка! И насчет еврейского образа Бога — идея: Бог = Дух = Царь-Мессия — такой тут комплекс. Потому не могли принять идею Сына и Бога — как вдруг Отца! Оскорблением было назваться человеку Сыном Бога. И Иисус ими протолкован как «мессия» и «царь иудейский», на что не претендовал.
И в Польше Богоматерь = Королева…
Позвонил Юзу: тоска и в Москву хочу звонить, хоть и платить долларовостью. Благодарю его за приемник и музыку:
— Когда заслышишь классическую музыку — будто дома: мир домашен стал, где бы ни находился ты. Как Бог она при молитве — близок, в тебе, тут, есть нутренняя твоя…
Буду просто жить, как жил бы и в деревне при себе: своим ритмом. Не выкладываться. А то вчера Суконик позвонил и рассказывал, что Чудаков (Александр Павлович, литературовед. — 3.7.94), когда на лекции в Штаты приезжает, сразу давление подскакивает… На фуя мне, попу, гармонь?
Звучат божественные звуки симфонического оркестра. Диалог деревянных — и я дома, душа дома, при себе — в Боге, Духе. Приедет Юз за мной — грибы собирать поедем после дождя.
А пока стихи американские почитаю — нацелюсь на сравнения.
По грибы и по мысли…
7. IX.91. Вчера — жил просто и сладко. Днем приехал Юз и позвал-повез с его Ириной грибы собирать в национальном лесу. Сыроежки, опята. Но какие-то все другие тут, как и деревья: березы, клены — будто той же породы, а не те…
— Знаешь предание? — Юз мне. — Вождь индейцев произнес проклятье белым: исчезнут запахи в Природе. И верно: все тут стерильно, и цветы не так пахнут, и все плоды земли.
Вот и от Англии отличие: там чуткость к запахам (и в поэзии), обоняние. И вообще в Старом Свете ноздри, носы важны и тонки. И собаки, и охота. А здесь все погрубее — органы чувств. Зубы важны: все их показывают в рекламных улыбках — как хищность свою и волю сожрать тебя в гонке к успеху. Ну и язык облизывающийся в рекламе пищи все вылезает на разные продукты. А про грибы Ирина Юзова хорошо заметила:
— Здесь грибы не прячутся, жмутся прямо к дороге, а в России скрываются.
— Ну что ж, там и грибы застенчивы, не напоказ, а тут открыты, в рекламе взывают: возьми меня, я наилучший!
Темы американской поэзии
А вечером засел читать Антологию поэзии американской — в поисках аналогов стихам русским: чтоб сравнивать со студентами. И — скудновато с поэзией тут. Истинно поэтические натуры — Эдгар По, Эмили Дикинсон… Роберт Фрост (из тех, кого читал). А большинство — риторика, без грации. Уитмен — орет, декламатор. Смесь Бхагавадгиты и газеты — по словам Эмерсона о нем. А и сам Эмерсон рассудочен…
Но сильна поэзия веры, молитвы — у Джонса Бери и у Брайн- та. И свой дом, двери, ставни на нем — и у Эмили Дикинсон, и у первопоэтессы их в XVII в. Анны Брэдстрит. Как у нее сгорел дом, но ей остался дом мира с крышей неба — теперь выше смотрит. И любовь ее к мужу — к нему стихи, как и я бы Светлане — наивно и честно: что так его любит, и он ее, и другого союза ей — нет, не надо…
Так сладко было читать — три часа незаметно пролетели. Однако парности темам русской поэзии трудно было найтись. А я было нацелился: как один сюжет по-разному трактуется — разбирать со студентами на занятиях. Тут же темы-мотивы иные, свои. Смерть, могилы. Природа. Нет власти и кесарева мира политики, толпы людей — и от них отъединения поэта. Нет угнетенности. Интересно!..
…Белочка по дереву под окном прямо с асфальта двора вверх. Хотя не асфальт тут, а плиты: не пахнут в жару, как асфальт.
Книга известного писателя и философа Георгия Гачева «Русский Эрос» — работа во многих отношениях уникальная. Подзаголовок книги — «роман» Мысли с Жизнью» — подчеркивает существенную особенность ее содержания: это, во-первых, исследование тех сторон человеческой культуры вообще и русской, в частности, которые связаны с понятием «эрос», и, во-вторых, — это дневник личной жизни автора, философски осмысливаемый и тем самым включаемый в круг идей книгиВ ней предпринята, вероятно, первая в нашей литературе попытка комплексного культурологического анализа проблем эроса, к обсуждению которых и вообще как к таковым в нас на протяжении длительного времени воспитывалось стойкое предубеждение.
Читателю опытному, эрудированному, имя Георгия Гачева, конечно же, знакомо. Знакомы теоретические книги о литературе и эстетике, знакомы работы, исследующие национальные образы мира, знакомы культурологические исследования.Мы предлагаем новые отрывки из «Жизнемыслей.», дневника Г. Гачева, который он ведет на протяжении нескольких десятилетий и с частями которого читатели могли уже познакомиться по другим изданиям.Жанр своего дневника Георгий Гачев определил так: «…тот труд — философия быта как бытия».«Уральский следопыт» № 7, 1992.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.