Как я была принцессой - [40]

В семь тридцать вечера я была почти готова к церемонии. Подглядывая в щелку между портьерами, я видела, что гости прибывают к дому непрерывным потоком, и слышала отдаленную музыку военного оркестра. Периодически мать и тетки Бахрина заглядывали в комнату, чтобы проверить, как обстоят дела с моим туалетом и моими нервами, но никто из них так ни разу и не принес мне ни кусочка еды.

В семье начался настоящий переполох, когда накануне я решительно заявила, что не доверю свое лицо и волосы профессиональному стилисту, а сделаю все сама. Я и без того чувствовала себя скованно и неловко во всей этой традиционной одежде и новых мучений скорее всего просто не вынесла бы. Все дамы были очень недовольны, но я твердо решила: лицо на свадьбе у меня будет свое.

Бахрин гордился своим королевским происхождением и глубоко любил богатую культуру своего народа. Поэтому он настоял, чтобы мой свадебный наряд шился по самым древним и самым подлинным образцам. Он получился очень элегантным и очень красивым, но крайне неудобным и тяжелым.

На ногах у меня были золотые туфли на высоких шпильках, чтобы добавить мне росту (единственная уступка двадцатому веку), а на щиколотках – тяжеленные золотые браслеты с колокольчиками, которые звенели при каждом моем шаге. Из выбранного нами пурпурного сонкета для меня сшили полный баджу-кебая на подкладке, состоящий из длинного жакета до колена с отложным воротником и юбки с запахом. На тридцатипятиградусной жаре этот тесный и жесткий чехол оказался настоящим орудием пытки. Под костюм мне пришлось надеть полный корсет с косточками и подложенной кое-где ватой, чтобы баджу-кебая сидел как положено. Выполнять во всей этой амуниции простейшие движения – наклоняться, садиться и просто дышать – было практически невозможно. Я с сочувствием вспоминала эпоху королевы Виктории и несчастных девушек, которым для исправления осанки привязывали к спине доску.

На шею мне надели длинный калонг – три ряда ожерелий из больших золотых дисков на цепи, а на запястья – тяжелые золотые браслеты, такие же как на щиколотках. На пальцах сверкали взятые взаймы кольца с изумрудами, рубинами и бриллиантами.

К моим собственным волосам добавили шиньон и закрутили все это на затылке в большой пучок, похожий на футбольный мяч. Под руководством целой команды родственниц в пучок воткнули двадцать бунга-гойанг – золотых цветочков с пружинками вместо стебельков, от чего все сооружение непрерывно дрожало и переливалось.

Поверх этой прически мне на голову с осторожностью опустили традиционный головной убор невесты и закрепили его таким количеством шпилек, что их хватило бы нескольким парикмахерским на год. Головной убор, тоже сделанный из золотых цветочков на пружинках, имел форму раскрытого веера и начинал дрожать и позванивать каждый раз, когда я шевелилась. Последним штрихом стала лента из тонкой золотой филиграни, которой туго обвязали мне голову над самыми бровями и которая немедленно врезалась мне в виски. Подойдя к зеркалу, я убедилась, что выгляжу во всем этом великолепии точно потрясающе красивая иллюстрация из трактата о средневековых костюмах.

И наконец пришло время выйти к гостям. Поддерживаемая с двух сторон, будто инвалид, я крошечными шажками прошествовала по красному ковру и, поднявшись на помост, заняла свое место на троне по левую руку Бахрина. Мы даже не посмотрели друг на друга, поскольку это строго запрещалось традицией. На протяжении всей церемонии лица жениха и невесты должны оставаться абсолютно безучастными и неподвижными.

С трех сторон мы были плотно окружены слугами в парадной одежде и дочерьми придворных, выполняющими роль подружек невесты, а рядом несли дежурство две пожилые матроны, обязанные следить за неукоснительным соблюдением всех правил.

Специально для нашей свадьбы из дворца прислали огромную деревянную подставку с тремя ярусами, каждый из которых был сделан в форме звезды. Звезды были заполнены желтым клейким рисом, а на нем красиво разложили старинные бунга-теллуры, принадлежащие королевской семье. Изготовленные из чистого золота, они имели форму цветка со стеблем и тычинками, а из середины каждого свисало крашеное яйцо.

Когда-то в Малайзии все браки устраивались родственниками, и жених с невестой впервые видели друг друга только на берсандинге. Наверное, именно поэтому им и запрещалось смотреть друг на друга в присутствии гостей, чтобы они невольно не выдали своих чувств испуганным или разочарованным возгласом.

Церемония началась с того, что наш союз благословили Султан Махмуд и Тенку Ампуан. Происходило это так же, как и накануне на моем беринае: на этот раз нас обоих обрызгали святой водой, а потом еще и осыпали рисом, что сулило богатство и многочисленное потомство. Потом эту процедуру повторили двадцать самых важных гостей: вдова покойного султана, премьер-министр с супругой, родители Бахрина, все его дядюшки и тетушки и моя дорогая бабушка, приехавшая из Австралии на нашу свадьбу.

После того как каждый из тысячи присутствующих гостей медленно прошел перед помостом, внимательно разглядывая жениха и невесту, мы с Бахрином должны были приблизиться к Султану Махмуду и Тенку Ампуан и выразить им благодарность и почтение. Для этого нам предстояло спуститься с помоста и пройти каких-нибудь двадцать метров, но именно эти двадцать метров и доконали меня. В тот самый момент, когда я собиралась присесть и поцеловать руку Его Высочества, мир перед глазами вдруг начал быстро крутиться, а потом потемнел и вовсе исчез. Голод, волнение, жара и тяжелый костюм сделали свое дело: я упала в обморок прямо у ног султана. Наверное, это было удивительное зрелище: разряженная как драгоценная кукла девушка, навзничь лежащая на полу. Правда, довольно скоро я пришла в себя – в тот самый момент, когда к моим губам поднесли стакан воды.